— Конечно, конечно, — поспешно согласился Гутмахер. Я опять влез в подполье и начал методично перебирать вековые захоронки прошедшей эпохи. Ольга зря наезжала на родственников Гутмахера, порядок, по которому были складированы вещи, подчинялся определенной системе, и когда я в ней разобрался, то без труда разыскал муаровые папки с бумагами. В основном это были рукописи на пожелтевшей от времени бумаги с выцветшими чернилами и машинописными текстами. Однако, в одной из папок оказались документы, видимо, спрятанные туда после того, как их после революции отменили и поменяли на серпасто-молоткастые пролетарские ксивы.

Я победителем вернулся в лабораторию и представил товарищам документальную историю семьи владельцев дачи. А взамен услышал пространные комментарии к этим семейным хроникам. Семейство у Аарона Моисеевича было весьма необычное, и входили в него не только представители русского иудейства, но еще восемь, как я подсчитал, других национальностей. Короче говоря, каждое поколение отображалось представителями разных, в том числе и экзотических, народов. Такое смешение кровей и рас, скорее всего, и набило голову кудлатого, носатого потомка столь неординарным количеством извилин.

— Так вы, собственно, какой национальности? — спросил я, окончательно запутавшись в его предках и степенях родства.

— Так просто я, пожалуй, не смогу вам ответить, все зависит от традиций определять национальную принадлежность, — ответил Гутмахер. — Пожалуй, наиболее близко будет понятие «евразиец», и то потому, что у меня нет ни одного пращура с других континентов.

Все наши разговоры на вольные темы начались после того, как я подобрал-таки себе подходящий паспорт. Выписан он был в 1884 году на имя лютеранина Василия Тимофеевича Харлсона. Документ был еще без фотографии, вместо которой следовало описание примет давно усопшего лютеранина. К сожалению, у нас с Харслоном совпадали только возраст, пол и отсутствие особых примет. Впрочем, условно можно было смириться с описанными чертами лица и цветом глаз. А вот что касается масти и роста, то тут не было ничего общего. Прадедушка Гутмахера был низкорослым блондином, в то время как я — высокий, четко выраженный шатен.

— Оль, в твоем имуществе случайно нет краски для волос? — спросил я. — Или хотя бы перекиси водорода обесцветить волосы? Придется сделаться белокурой бестией.

— Зачем вам краска, — вмешался Гутмахер, — давайте сделаем новый паспорт на компьютере.

— Это каким же образом?

— Отсканируем этот паспорт, а потом в копию впишем ваш цвет волос и изменим рост. Он у вас по старой системе мер два аршина одиннадцать вершков, а у моего прадеда два аршина четыре вершка, что на тридцать сантиметров меньше.