— То есть какого Павла? — вдруг выпалил Пушечников прямо с экрана. Форбс приблизил к нему лицо и дал обстоятельные разъяснения, хотя мнение Пушечникова уже потеряло для него актуальность. Визит сюда, видимо, был все же нужен: быть может, лишь поблизости от адских кругов, заполненных пушечниковскими статуями, медиум мог вступить в беседу именно с теми покойниками, общения с которыми жаждал генерал.

— Федор Михайлович Романов, — сказал Форбс, — сообщил нам сейчас через посредство почтенного медиума Ямагути, что своим наследником, а следовательно, и наследником русского престола по линии старших Романовых, он считает своего сына, Павла Федоровича Романова.

Генерал так близко наклонился к экрану, что писатель отпрянул и спиной ударился о статую.

— Уф, — сказал он, — да что это вы, генерал, в камеру так и лезете… прежде времени?

На игру словами генералу было глубоко плевать. Он понял, отчего писатель скрылся за телеэкран: президент явно не утаил от лауреата, что Форбс какой-никакой, а телепат все же. «Ну, приложись у меня к спиртному!..» злорадно подумал он.

— Приношу извинения, — сказал генерал, отодвигаясь от экрана. Пушечников взял себя в руки и заговорил бархатным баритоном.

— Романовы! Трехсотлетний дом… Им ли не жаждать реставрации? У них есть это право. Но ведь княжили и володели Русью и другие славные роды. Кстати, более древние, нежели Романовы. Так что вряд ли отречение одного Романова в пользу другого — такое уж важное событие, все это было, было, было. Что, впрочем, не может и отменить идею монархии как единственно возможного для России пути!

Его прервал медиум:

— Федор Михайлович недвусмысленно заявил, что его законным наследником является его сын Павел. — Японец чуть кивнул и сел в кресло, явно считая беседу исчерпанной.

— Стонущая в ярме коммунистической деспотии страна не может не приветствовать своего самодержца, — продолжал писатель, — а кто им будет вправе решать один только русский народ, только он и больше никто!

— То есть, — подхватил генерал, — если бы, предположим, все-таки Павел Романов занял русский престол под именем Павла Второго, то вы бы его признали? Приветствовали бы?

— Что в имени? Сколько хороших русских имен есть, не на одну тысячу лет нашим императорам хватит. Император — это идея, а не имя! Идея русской государственности — не пустое перемешивание имен! А имя… — писатель замешкался и вдруг обратился прямо к медиуму, притом голос его заметно дрогнул: — Скажите, а что хотел сказать Федор Михайлович именно мне? Я ведь всегда считал себя его наследником…