Царь ушел в кабинет. Гораций задержался на пороге и тихо улыбнулся Ивнингу.

— Царь равнодушен и к лицам своего пола, и к лицам противоположного. Так будет еще… долго. А вот вас, Анатолий Маркович, уже в январе наступающего года ждет исключительная радость…

— Гораций! — позвал царь, — тоже мне, предиктор, твое время принадлежит мне!

— Вам, государь, вам и России!

Павел привычно уперся взглядом в аквариум.

— Давай рассказывай, чего мне ждать плохого.

Гораций удобно устроился в гостевом кресле. Сделано кресло было по ширине шелковниковской задницы, так что там могло поместиться три Горация.

— Залезай с ногами, — едва успел сказать царь, замечая, что мальчик опять на долю секунды опережает его мысли.

— Сегодня, ваше величество, вы должны — собственно, вы уже и так решили отдыхать. Вы намерены миловать преступников.

— Каких еще?

— Жертв разнузданного произвола и кровавого террора, устроенного в стране мясником Глущенко. Немедленно амнистируются обитатели милицейских лагерей…

— Слушай, иди и диктуй Ивнингу сам!

— Тогда пророчество не сбудется… А мать моя ни при чем, очень тихая женщина. Я приглашу Ивнинга, простите. Нужно будет подписать приказы, касающиеся меня, их немного. Заодно еще раз специальным приказом воспретите Мальтийскому уезду чеканку собственной монеты, у Ивана Романова даже мысли такой возникать не должно. Еще, полагаю, вы сегодня же вышлете из России народного дрессировщика Альфреда Хотинского, выступающего с ансамблем коз-баянисток, противоестественностью подобного зрелища внушающего соблазны жителям первопрестольного града.

— И вправду вышлю — черт знает что! В Москве! Козы! Услать его…

— Совершенно верно, за Жужуй, как говорят в дружественном Сальварсане. Еще вы, ваше величество, дабы отвести все дальнейшие возможности покушений, прикажете… на обнаженных Настасьях трижды опахать Кремль.

— Прикажу! Впрочем, ты-то что понимаешь… в обнаженных Настасьях?

— Мне и понимать нечего, ваше величество, по этому делу у меня старший брат знаток. Ну, а после трапезы, которую тоже могу описать, хотя питаетесь вы, государь, однообразно, вас давно отравить могли бы, к счастью, папа следит… Вы, видимо, захотите подняться на колокольню Ивана Великого.

— С тобой!

— Ваш покорный слуга, великий государь…

Павел на долгое время замолк. Разговаривать с Горацием было почти невозможно, тот все знал наперед. И поэтому, доколе дней его станет, должен быть прикован к ноге… российского трона. Раз уж сам не сбежал, как Нинель, в нети, или не нанялся к кому другому, то из России уже не уйдет. Павел припомнил, что мальчик — не только племянник Елены Шелковниковой, но и родной внук светлейшего князя Эдуарда, и на душе стало совсем спокойно. А подняться на Ивана Великого нынче будет очень приятно.