* * *

Дождь хлестал по лужам, дробился на мостовой; вода хрипло гудела в дрожащих водостоках.

Когда добрались до Малахитовых ворот, небо над Маскавом начинало светлеть — казалось, кто-то разбавляет черноту низких облаков жидкими скользкими белилами.

Плащ Найденов оставил в кресле у входа в Письменный зал. Куда делась ее куртка, Настя сказать не могла. Накрывшись мокрым пиджаком, они брели по тротуару. Асфальт мерцал розовыми отливами — над Маскавом со всех сторон стояли красные зарева.

Может быть, ему удалось бы ее уговорить. Однако при расставании Габуния произнес короткую страстную речь: она была колоритна, страшна, убедительна в деталях, и в целом сводилась к призыву сматываться как можно скорее: пока, генацвале, не порубили в лапшу. Найденов наблюдал за ним: цветозона посветлела, зона турбулентности расширилась. Похоже, Габуния верил в то, что говорил. Прощаясь, Найденов обнял его, а отстранившись, протянул скорчер. Габуния выругался, поспешно сунул оружие за пояс и благодарно оскалился; хотел, казалось, что-то еще сказать, но только махнул рукой и побрел к дверям Письменного зала — там с новой силой грохотало и гукало…

Короче говоря, Настя и слушать ничего не хотела — тянула его, как ребенок, а если он хоть немного упирался, снова начинала плакать.

В конце улицы им. 1905 года их нагнал свет фар. Журча колесами по лужам, старенькая «букаха» издалека начала притормаживать. «На Савеловский!» — крикнула Настя. «Сто пятьдесят», — враждебно буркнул водитель, играя педалью акселератора. «Садись!» — велела она. «Озверели, — повторял водитель, разгоняя двигатель на каждой следующей передаче до надрывного воя. — Озверели!..» — «К банкомату». Найденов с изумлением наблюдал, как Настя сунула в приемный пул карточку, набрала код и выгребла из лотка толстую пачку денег. «Пожалуйста», — сказала она, протягивая водителю две купюры.

Заспанная кассирша, позевывая, неторопливо выписала билеты. «Скорее! повторяла Настя. — Через пять минут отправление!..» Дождь усилился. Они метались от перрона к перрону в поисках девятнадцатого пути. В конце концов Найденов сообразил, где он может находиться. Точно: девятнадцатый путь был расположен далеко на отшибе — дальше уже высилась бетонная ограда, за которой в рассветном сумраке громоздились корпуса каких-то заводов, а за ними — небоскребы Марьиной рощи. «Четвертый вагон! — задыхаясь, повторяла Настя на бегу. — Четвертый!» Грязных облупленных вагонов и было всего четыре. Вместо выбитых стекол в большинстве окон торчали мокрые скатки матрасов. Четвертый стоял в густом сумраке — молчалив и темен. Настя принялась отчаянно стучать кулачком в железную дверь. Невдалеке, у подножки третьего, женщина заполошно обнимала высокого мужчину, беспрестанно вскрикивая: «Слава богу! слава богу!..» Тот что-то урезонивающе гудел в ответ. Человек семь разноростных детей, одетых почему-то, как один, в пальто и зимние шапки, помогали друг другу перетаскивать к подножке вагона нагромождение сумок и баулов. Самый маленький деловито носил за ними свой горшок, картаво покрикивал: «На паговозике поедем!.. На паговозике!..» Тревожный свет ручного фонаря то и дело прыгал из тамбура на гравий междупутья.