В ту ночь ей снилось, что она бродит по улицам какого-то совершенно ей незнакомого города, расположенного в горах, улицы этого города завалены снегом, и она никак не может отыскать то место, куда должна была прийти и где в стойле уже приготовлена для нее оседланная лошадь.
На следующий день, когда Луиза вернулась после длительной поездки верхом, ей доложили: у них гость, господин Сорде. Сперва она непонимающе и растерянно, почти испуганно, посмотрела на слугу, но потом как-то собралась с мыслями и быстро прошла в гостиную. Там ее ждал средних лет провинциал, одетый в черное.
Она осторожно приблизилась к нему.
— Я — Луиза Палюдескар.
— А я — Эмануэль Сорде, баронесса, — поклонился гость.
— Вы отец Итале?
— Я его дядя. Его отец нездоров и в настоящее время не в состоянии совершать столь далекие путешествия. Прошу прощения за это вторжение, баронесса. Вы разрешите мне повидать Итале?
Луиза ничего не писала родным Итале. Впрочем, она и его друзьям в Красное сообщила лишь о его освобождении. Значит, это они написали в Монтайну, и Эмануэль Сорде тут же поехал через всю страну, всего лишь надеясь, что Итале, возможно, окажется здесь. Но даже если бы его здесь и не оказалось, Эмануэль все равно отыскал бы его, где бы он ни был. Он даже не спросил у нее, почему она ничего не написала родителям Итале; его не интересовали мотивы ее поведения, ему было нужно одно: во что бы то ни стало повидать Итале. И Луиза сразу провела его наверх, оставила с больным наедине, а сама прошла к себе, чтобы переодеться. На душе у нее было холодно и горько. Как долго это еще будет продолжаться? Вместо любви и прекрасной тайны она получила чужую болезнь и собственное одиночество. Вместо восторга победы — стыд. Вместо Итале — нежданного гостя, его дядюшку… Какая дурная шутка! Неужели она так ошиблась, надеясь, что освобождение Итале принесет ей счастье? И не только ей, но и ему? Но если б она не стремилась к этому счастью, то разве сумела бы выдержать эти два года и сделать все то, что сделала во имя его свободы? Так в чем же ее изъян? Где она ошиблась?
Присутствие за столом Эмануэля Сорде избавило ее, по крайней мере, от бесконечных мучительных размышлений на эту тему. Он казался усталым и явно был голоден, но полностью поглощен состоянием здоровья племянника. С ней он держался довольно скованно и осторожно, да и интересовала его вовсе не она. Ей вдруг стало легко в его обществе, и когда они заговорили о болезни Итале, она задала Эмануэлю вопрос, который так и не смогла задать врачу.
— Даже теперь, когда лихорадка у него прошла, он… он, похоже, ничего не замечает вокруг, ничто его не радует… — Она не стала объяснять, что именно ее так тревожит, но Эмануэль отлично понял ее и без слов: