— Ну хорошо, Сорде. Вот вам записка моего друга из Вены, в ней вы найдете еще кое-какие подробности. Передайте все это в редакции газет как можно скорее, пока их еще не позакрывали. А я постараюсь оповестить весь город.

Выходя из «Иллирики», Итале, Карантай и Санджусто слышали, как Орагон, взобравшись на стол, который уже успели вытащить из кафе, вещал перед собравшейся толпой, как всегда очень громко, хотя и несколько неразборчиво:

— Французская революция закончилась победой! Страна обрела наконец свободу, за которую сражалась еще сорок лет назад. Пала последняя Бастилия! И победа этой революции станет и нашей победой, ибо нам предстоит сделать тот же выбор! Эта победа принадлежит не только Франции, но и всей Европе, всем нам! Так неужели мы станем сидеть сложа руки и ждать, пока Меттерних пошлет сюда австрийские войска? Неужели будем спокойно смотреть, как нашу страну пытаются раздеть догола? Я требую восстановления деятельности Национального собрания, я требую, чтобы на троне нашего свободного королевства вновь сидел Матиас Совенскар!

Уличное движение, казалось, замерло; всюду сверкали фонари остановившихся карет, освещая множество лиц, повернутых к оратору. Толпа была странно неподвижна — так бывает порой, когда ночная тьма озарится вдруг вспышкой молнии. Трое друзей незаметно проскользнули мимо собравшейся у дверей «Иллирики» толпы и поспешили по темным улицам к реке.

Глава 4

Глава 4

Короткая и теплая летняя ночь прошла под грохот и треск печатных станков, под крики и смех, перемежавшиеся недолгими, но бурными речами. Журнал решил выпустить сводку новостей под крупно набранным заголовком: РЕВОЛЮЦИЯ! Помещение типографии было буквально завалено листовками, их разбрасывали по улицам, пачками отправляли в различные провинции. В сводке кратко сообщалось о революции в Париже и о том, что Национальное собрание должно продолжать работу и в ближайшее же время рассмотреть самые неотложные вопросы, касающиеся отношений с новым правительством Франции, а также новые условия сбора налогов и порядок наследования престола в Орсинии.

— У этой бомбы слишком много запальных устройств, — сказал Брелавай, прочитав сводку. Они с Орагоном всю ночь носились по городу и оповещали депутатов о том, что ассамблея завтра, как всегда в девять, начинает свою работу. Когда в типографии им делать больше было нечего, Итале, Брелавай и Санджусто отправились на Соборную площадь, где до поздней ночи не расходилась огромная толпа и агитация велась наиболее активно. Наступал прохладный августовский рассвет, и под высоким, покрытым полосами облаков бесцветным небом опустевшая площадь казалась просто огромной. Собор по-прежнему невозмутимо высился над нею, заботясь лишь о том, чтобы сохранить в неприкосновенности свои величественные и изящные башни и выстроившиеся вдоль стены ряды каменных святых и королей. Друзья двинулись дальше по направлению к Элейнапраде. Набережная была оцеплена дворцовой стражей; всадники, сонно обмякнув, сидели в своих высоких седлах. За ними на лужайках под деревьями бесцельно роились толпы людей; люди перемещались с места на место, собирались в группки, расходились и сходились вновь… Постоянное движение людей и негромкое, но неумолчное жужжание голосов в этот суровый и задумчивый час рассвета производили странное впечатление.