А вот Лаура ее поняла бы! Она же сумела понять Итале, когда она, Пьера, его не понимала совсем; не понимала даже — до этой ночи, — почему он уехал из дому. Но теперь это стало ей совершенно ясно. Он тогда чувствовал по отношению к Малафрене то же самое, что и она — к Айзнару; он понимал, что это всего лишь временное убежище, а не часть истинного пути. Все здесь знали, чего от него ожидать, и он все, что они у него просили, легко мог исполнить. Слишком легко. И тогда он решил уехать и попытаться отыскать то, что мог сделать только он один, то, что было для него абсолютной необходимостью. Вот так и она, выбери она Айзнар, могла бы успокоиться и никогда не рисковать собой, а просто делать то, чего от нее хотят другие, и быть такой, какой ее хотят видеть другие, и, несомненно, была бы за это вознаграждена сторицей.

А сейчас, похоже, Итале рискнул собственной жизнью и проиграл.

Пьера вдруг подумала о тех звездах, что сияют ночью над озером и окрестными горами. И если бы при свете дня можно было увидеть звезды, они были бы точно такими же, что и ночью; и летом такими же, как среди зимы…

Собственно, то, чем она может рискнуть, что может отдать или потерять, не так уж велико и значимо. У нее ведь нет никаких особых талантов или способностей, и ничего особенного она предпринимать тоже не собирается. Она должна жить, как и все прочие женщины, выполняя бесконечное множество самых обыденных дел и без конца подтверждая тем самым собственную необходимость, ибо ни одно из этих дел никогда не бывает завершено, сделано до конца, ибо таким делам нет конца. И все же делать их необходимо. И для этого ей нужна ее собственная жизнь, вся целиком, а не вознаграждение за хорошее поведение. И эту жизнь она должна прожить сама, сама должна иметь возможность рисковать ею, и, раз уж она вступила в права наследства, она не позволит собственной жизни превратиться в прекрасную тюрьму; она предпочтет свободу.

Но это будет очень трудно. Никто никогда не говорил ей о том, что значит свобода — для женщины. Из чего эта свобода должна складываться и как ее следует завоевывать. Или даже не завоевывать — это, пожалуй, не совсем верное слово, — а скорее зарабатывать.

Пьера услышала, что отец встал и ходит у себя наверху. Вскоре граф сошел вниз, и они отправились ужинать. К ним присоединился управляющий Гаври, только что вернувшийся из Партачейки. Он кратко доложил графу о переговорах на мельнице, а потом спросил Пьеру своим тихим хрипловатым голосом:

— Надеюсь, не дурные вести заставили вас с госпожой Сорде поспешить домой, графиня?