Увидев старшего брата, князь Всеволод соскочил с коня и пошел навстречу, раскрыв медвежьи объятия. Игорь Святославич, в сравнении с Буй-Туром сухощавый и малорослый, потерялся в крепких, воистину надежных и дружеских руках и вскоре завозился, пытаясь высвободиться.

– Уморил, – сообщил он, когда Всеволод сменил все же гнев на милость. – Как есть уморил! А погибать мне сейчас не след, важное дело впереди!

Совиный глаз Буй-Тура лукаво подмигнул юному князю Владимиру Путивльскому, скромно державшемуся за спиной отца, князя Игоря Святославича. Владимир зарделся, что нетронутая девица, но взгляда, к удовольствию князя Всеволода, не опустил. Растет молодец, и не одна девушка станет еще по нему сохнуть, подумал трубечский князь, да не беда – и на мой век боярышень хватит.

– Хорошего сына вырастил, брат, – наклонившись к уху Игоря, чтобы не слышали, прошептал Буй-Тур Всеволод. – Надеюсь, и жена окажется ему под стать.

– Дочь Кончака не может быть иной, – уверенно ответил Игорь Святославич. – Я видел ее. Да и Миронег, который говорил с ней в Шарукани, не может ошибиться, у него на людей нюх, что у лисицы на курятник.

– С нами Свет и Святая Неделя! – громко воскликнул трубечский князь, вызвав ответный рев из глоток толпившихся у княжеского шатра дружинников. И, снова понизив голос, проговорил, глядя на Игоря нежданно увлажнившимися глазами: – Один ты у меня брат, один свет светлый – ты, Игорь! Оба мы – Святославичи! Седлай своих коней, брат; мои оседланы еще с Курска. Скоро встреча – и будь что будет!

Игорь уловил в голосе брата невысказанную горечь.

– Странно все, брат, – продолжал говорить князь Всеволод, все быстрее выдавливая слова, словно стыдясь их. – Странно, что на свадебный пир еду, как на тризну… Прости, что говорю такое, но от предков идет – верить предчувствиям.

– Может, стоит вернуться? – Игорь не насмехался, просто спрашивал, возвращаясь к недавнему разговору.

– Вернуться? Из-за предчувствий?! Вздор! Мои куряне – опытные воины, пути им ведомы, овраги знакомы. Мы готовы ко всему. Луки натянуты, колчаны отворены, сабли изострены. Мы готовы, брат, и мы не подведем!

Всеволод в последний раз обхватил ладонями Игоря Святославича за плечи, легко вспрыгнул на седло и, горяча коня, прорычал зычным голосом:

– Пир скорый готовьте, господа северцы да черниговцы! Скорый, ибо мои куряне уже скачут, как волки в поле, ища себе чести, а князю славы!

Последовал прощальный взмах руки в кольчужной перчатке, и кмети, посвистом погоняя коней, полукольцом охватили своего князя и галопом помчались к линии горизонта, туда, откуда должны были через несколько дней появиться вновь. Кони стлались над степью, словно протирая брюхом потемневшую прошлогоднюю траву, склонившуюся к земле. И лучше любых плетей погонял покорных всадникам животных тягучий волчий вой. Неведомо уже, от половцев ли переняли это кмети, или же приграничные перелески да овраги навели на схожие с кочевниками мысли, только многие годы для диких половцев и бродников, осмелившихся пересечь границы княжества Трубечского и Курского, победная песня серых хищников была последним, что они слышали в своей никчемной жизни.