— Благодарю за оказанную честь, господин гросс-адмирал!

— Как вы уже слышали, под вашим командованием будет находиться четыре субмарины. Две из них — из «Фюрер-конвоя». Отход стаи-призрака отложен до особого приказа, она объявлена личным резервом фюрера. И уходить из «Нордберга» она будет только по приказу фюрера. Только по его личному приказу.

— Но, господин гросс-адмирал, ходят слухи, что фюрер погиб, — несмело как-то напомнил вице-адмирал фон Готт. — Или я что-то не так понял?

Гросс-адмирал беспомощно оглянулся на Скорцени. Тот великодушно ухмыльнулся.

— Вы все не так поняли, вице-адмирал, — пророкотал он своим лавинным басом. — И вообще, кто вам сказал, что фюрер умер? Кто вам мог сказать такое?! Фюрер жив! Фюрер с нами! И никаких псалмопении по этому поводу, никаких псалмопении!

Присутствующие растерянно переглянулись, после чего наступило неловкое, тягостное молчание.

— Прошу прощения, высокое собрание, но, в таком случае я хотел бы ясности, — первым опомнился барон фон Риттер. — Так все же — фюрер жив или добровольно ушел от нас, как сообщило нам и всему миру правительственное радио?

— В том-то и дело, что оно сообщало это не нам, а всему миру.

— А телеграмма Бормана и назначение вас, господин гросс-адмирал, главой государства? — не унимался Полярный Барон.

— Но не фюрером же! И потом, что такое телеграмма? — пожал плечами Дениц и вновь вопросительно взглянул на Скорцени, подчеркивая этим, что все вопросы следует адресовать агенту фюрера по особым поручениям, а не ему.

Скорцени сделал два шага вперед, предстал перед строем низкорослых подводников и, покачиваясь на носках, почти насмешливо оглядел их. Он не скрывал, что поражается их наивности, их непониманию ситуации.

– Надеюсь, нет необходимости напоминать вам, господа, что отвечать за безопасность операции «База-211», как и за безопасность Рейх-Атлантиды, фюрер поручил мне. Именно мне. И никаких псалмопении по этому поводу, никаких псалмопении! — рявкнул он так, что, казалось, ударная волна его взрывного, громыхающего голоса способна была разнести стены этого подземного сооружения.

Командиры стай опять молча угрюмо переглянулись. Они все еще плохо были знакомы с обер-диверсантом рейха и еще только привыкали к манере его поведения и особенно к манере его речи.

— Никто и не сомневается в ваших полномочиях, господин оберштурмбаннфюрер, — как можно спокойнее и убедительнее проговорил Теодор фон Готт. — Но, покидая берега Германии, причем, покидая их, возможно, навсегда, — мы хотим знать, что нам говорят правду. Ту правду, на которую мы имеем право и которую мы заслужили своей борьбой и преданностью фюреру.