– Меня изуродовали в ту ночь, когда ты исчез. А прежде я была красавица.

Он не ответил, вновь опустил голову, дрожь усилилась.

– Я согрею вина, – предложила она.

Она вышла на кухню. Комом к горлу подкатывали слезы. Сейчас она закричит или задохнется от плача. Но не закричала и не задохнулась. Просто зажгла конфорку и поставила на огонь кастрюльку с вином. Когда она вернулась с чашей горячего вина, Гимп по-прежнему лежал на кровати. Она почти насильно влила несколько капель ему в рот.

– Раньше я была красивей, – сказала она, видя, что взгляд его вновь остановился ее лице.

– Это неважно, – отвечал Гимп, клацая зубами. – Завтра я ослепну. Я теперь то слепну, то прозреваю. Порой внезапно. Но когда болею, то слепну непременно.

– Ты запомнишь меня такой, какая есть.

– Дай фото прежней Арриетты.

Она принесла фото. Он долго смотрел, потом перевел взгляд с фотографии на нее, живую, сидящую подле.

– Никакой разницы, – произнес наконец, отбрасывая фото. – Абсолютно.

– А шрамы?

– Я их не вижу.

– Как так? – не поверила она.

– Я же гений, – напомнил он, – хотя и бывший.

– Что с тобой произошло? – спросила она, заранее содрогаясь, ибо рассказ должен быть мерзок. – Ты сделал, что хотел?

– Чего я хотел?

– Узнать, кто такие ловцы.

Он вдруг рассмеялся ядовитым неприятным светом.

– Неважно, что я хотел, важно, что получилось.

– И что получилось?