– Их много, подумал, а пчел у меня в сто раз больше…

– Но пчелы ж – только напугают…

– Ну нет, – ответил Игнач. – Сто штук ужалит – смерть. А в шею, в голову и пяти десятков довольно станет.

– Голова!

– Не страшно-то было тебе, перед самыми рожами их проскакать?

– От страха и скачешь быстрее… – дипломатично ответил Игнач.

– Герой! – похвалил Глухарь, не тая восхищения в голосе. – Что глаза-то прикрыла? – спросил он Олю, одну из девушек, спасенных Жбаном и Шилом.

– Медов давно не пила, так в сон и клонит!

– А ты спляши! Сбрось сон-то!

Девушка встала и тут растерялась: без музыки…

– Музыка есть! – Коля достал из-за скамейки гитару. – Рояль в кустах…

– А что это? – Игнач взял гитару, осмотрел…

– Это гитара. Не так ты держишь. Это не гусли.

Коля заиграл цыганочку – в медленном, спокойном темпе, с переборами… Оля медленно прошла через всю горницу… Народ аж ахнул: хороша!

– Устала, – остановилась Оля. – Простите, люди, ноги не стоят…

– Жаль, Филимон-то весной угорел. Вот плясовик-то был!

– Ей бы под стать!

– Ты и играть умеешь? – спросила Олена Колю.

– А как у нас Олена-то поет! – встрял в разговор Афанасич. – Голосом-то вся в дальнюю прапрабабку свою – Рагнеду, – династии Рюриков прародительницу… Мы ведь, знаешь, кровей-то княжеских! Та, прапрабабка Оленина, ну, Рагнеда-то, как петь начинала, – зимой цветы на снегу вырастали! Услышишь – заслушаешься. Заслушаешься – и умрешь!

– Ну хватит, дедушка! Зачем тебе меня в стыд вгонять…