Но полковник Вешников был не в обиде. Даже когда завершилась его карьера окончательно во время перестройки. Нехорошо завершилась. Бегством, тут же стыдливо обозванным «выводом ограниченного контингента», из некой сопредельной горной державы.

Обидели отставного полковника в прошлом году. В октябре. Обидели люто, под стать тем, кого бил он четыре года и добил в берлинском логове. Был старый полковник изувечен коваными ботинками и резиновой дубиной пареньком, годящимся ему во внуки. Носил тот парень серо-голубой омоновский камуфляж с трехцветным, власовским, флажком на рукаве, зеленый шлем со стеклянным забралом да изъяснялся стопроцентным русским матерным. И чудом выживший старик, лежа на больничной койке в гипсе, глотал слезы, глядя по телевизору, как приземистые танки под такими же «триколорами» расстреливают красный флаг над бело-черным огромным зданием, которое он защищал. И не защитил. Тогда это казалось ему страшным сном, хотелось вскочить с койки и с гранатой лечь под гусеницы стальных монстров. И что с того, что на их броне не были намалеваны разлапистые черно-белые кресты — они проглядывали сквозь защитную краску для тех, кто понимал…

И умер бы тогда старый солдат, зачах бы от бессилия и горечи, если бы не старая мечта, затолканная, забитая в глубь сознания, но, как оказалось, не забытая. Увидел он по тому же «ящику», как гарант-победитель, иначе чем «Белым хряком» им и не называемый, посещал тот самый город-завод под Кедровогорском. По телевизору, на весь свет честной, показывали святая святых советской «оборонки», а значит, наплевало государство на свои тайны. И открыта дорога к заветному озеру…

Дом старика-отшельника был пуст. Давно пуст, несколько лет как минимум. Помер? Да, скорее всего.

Александр Геннадьевич постоял в заросшем сорной травой огороде, поднял нетяжелый свой чемоданчик и пошел через сухое, деревянно гудевшее под ногами болото вперед. Туда, где несколько часов спустя из-за зубчатой полоски далекого леса начали вырастать сахарно-белые вершины скал.

Все оказалось, как в вызубренном наизусть дневнике неведомого геолога. И крутая каменная осыпь, по которой удалось подняться не в раз, и узкий коридор в скалах, и распахнувшаяся на выходе ширь до горизонта…

Сил спуститься к сияющей на солнце воде не было. Александр присел на камешек, нагретый солнцем, пристроил рядом чемоданчик, оперся спиной на скалу и любовался, любовался, любовался раскинувшейся перед ним красотой.

«Какая разница, — неторопливо текли мысли. — Иной это мир или наш? Только ради того, чтобы увидеть все это воочию, стоило проделать весь этот путь…»