А в это время над залой пиршественной тихо угасал царь Федор. Так и ушел, не сподобившись не только схиму принять, но и не причастивших напоследок Святых Тайн. Но, думаю, Господь ему это простит и примет с объятьями распростертыми в царствие свое. Вот кому не простит, так это нам, того, что не проводили, как положено, царя святого. Собственно, я здесь ни при чем, попросили бы меня, все бы сделал достойно. Но Борис не попросил, он теперь сам был всему голова. И голова эта думала не о родительских останках, а о спокойствии державы, поэтому Борис разослал гонцов во все города с извещением не столько о кончине государя, сколько о том, что он взял бразды правления в свои руки, также велел он затворить вплоть до нового указа все пути в чужие земли, нашим же землям приказал блюсти тишину. Конечно, тут не до одеяний покойного, так и лег Федор в гроб в обыденном кафтане, ремешком перехваченном.

А что же царица Арина? С Ариной все было не просто. В последние годы она не то чтобы отдалилась от мужа, но почти все время проводила в палатах сына, пестуя внука. Лишь услышав о кончине царственного супруга, она наконец осознала, что потеряла. Арина впала в исступление, все время кляла себя за невнимание к мужу, за то, что оставила его одного в час смертный, молила и душу мужа, и Господа о прощении и тут же восклицала, что не будет ей прощения вовеки веков. Так себя извела, что на похороны ее буквально на руках принесли, и выглядела она много хуже покойника.

А куда патриарх смотрел? Иов, конечно, пастырь многомудрый и сладкоречивый, но в делах практических сущий младенец, хуже меня, право, много хуже.

Так и получилось, что похороны, состоявшиеся на следующий день по кончине, вышли совсем не благолепными, а временами так и вовсе неприличными. Что уж говорить, если дьяконы несколько раз в службе сбивались от разговоров громких. Вся скорбь, казалось, осталась за стенами храма, там плакал народ о царе милосердном, двор же царский, собравшийся в храме Михаила Архангела, не пролил ни слезинки. И пример всем подавал Борис, который даже во время панихиды ухитрялся отдавать какие-то приказания. Подвигнуть всех к скорби пытался патриарх Иов, который по обыкновению своему сказал проникновенную речь: «Слез настоящее время, а не словес, плача, а не речи, молитвы, а не бесед». Иов славил добродетели Федора, именуя его ангелом кротости и отцом чадолюбивым, но главное чадушко слова эти как бы и не слышало, а дворовые — те уже были всеми мыслями в царствований новом.

* * *

Сколько их было в жизни моей — бдений у трона опустевшего! Лишь после смерти царя Федора такого бдения не было, потому что не было трона опустевшего. Раньше на нем двое теснилось, теперь же Борис один вольготно развалился. Дело с наследованием престола было кристально ясным, тут даже и духовной не требовалось, потому-то двор царский и смотрел с такой уверенностью в будущее, да и я, признаюсь, немного расслабился, в результате же чуть головы не лишился. Но обо всем по порядку.