Светлый фон

   Ларионов, единственно сказав Горчакову о том, что полковник Мезенцев собаку съел в деле снабжения войск в походе, добился убеждения того во мнении, что потомки, точно знают, как и чем снабжать солдат. Это вызвало к жизни распоряжение о назначении полковника Мезенцева, заместителем начальника отряда отправляемого на освобождение Евпатории, по квартирмейстерской и продовольственной части.

   Впрочем, шутка о съеденной собаке, весьма утвердилась в кругах интендантских и фурштадских офицеров. Особенно, в среде тех, кто собирался составить себе состояние в деле снабжения войск. Прошла большая слава о капитане Степанове, офицере неопределенной подчиненности, человеке неподкупном и имеющем наклонности совершенно в духе маркиза Де-Сада, в деле выявления злоупотреблений. Непонятный офицер, но, тем не менее, пользующимся неограниченной доверенностью не только адмирала Нахимова, находящегося в Севастополе, но и генерал-адъютанта князя Горчакова, имеющего ставку в Симферополе, стал пугалом для тыловых чинов. Грозные бумаги, подписанные командующим Черноморским флотом и портами Нахимовым, командующим Крымской армией Горчаковым, не оставляли возможности отказаться от неудобных вопросов.

   Князь Горчаков, поговорив с капитаном в присутствии своего начальника штаба, барона Коцебу, проникся к этому офицеру большим доверием. Не в последней степени, для специфического мнения о пользе использования капитана, было мнение Павла Евстафьевича. Привыкший разговаривать в присутствии малорослого генерал-адъютанта, как бы наедине с самим собой, Горчаков вел оживленную беседу с Леонидом Михайловичем. Коцебу, сидя за столом, внимательно следил за проявлением чувств бывшего жандарма и видимо проникнувшись доверием к офицеру с таким спокойным, малоподвижным лицом и такими же как у него, водянисто светлыми глазами, высказал свое к нему доверие.

   Все отношение к русским, презрительно-покровительственное, про которое говорили все знавшие генерал-адъютанта, видимо реализовалось в расположении к этому мелкому офицеру, говорившие его немецкой душе о том, что вот тот самый человек, который, наконец, наведет порядок. Порядок! Не творящиеся вокруг безобразия, но порядок, вот что требовалось начальнику штаба.

   Коцебу не считал 'игры' интендантов и поставщиков чем-то особенным, но его душа, требовала того, чтобы все шло в пределах разумного. Не имея возможности самому воздействовать на окружающих помимо князя, он решил воспользоваться случаем и повлиять на командующего Крымской армией, посредством капитана.