На секунду полковник пожалел поднимающегося на корабль паренька с окраины Российской империи, старающегося, это было заметно даже издали, держаться надменно и уверенно, в английском стиле. Сладка ему сейчас свобода, а еще вчера наверняка дрожал загнанный, – подумал Гумилев. – Тоже бы сбежать куда, из Европы этой… да ведь кому ж на мое место-то? Нет таких у генерала, приметных…»

Мысли внезапно потекли в другую сторону. Полковник усмехнулся и потянул из кармана записную книжку.

* * *

– Джек, он строчит в блокноте уже двадцать минут, – настороженно сказал в соседнем кафе человек, выглядящий, как матрос в поисках найма, соседу по столику. – Что ему сейчас писать?

– Может, отчет, – спокойно ответил собеседник, отвыкший суетиться много лет назад, еще в индийской полиции. – Может, портрет отъезжающего рисует. В рапорт включим.

– А если мимо пройти, взглянуть?

Сосед матроса отпил из высокой кружки недорогое пиво, бросил рассеянный взгляд в соседнее кафе, подумал и отрицательно покачал головой:

– Не стоит. Тертый клиент.

Старший филер откинулся на спинку стула, доставая из кармана пачку сигарет, вновь неприметно, но внимательно обозрел окрестности и вынес окончательное решение:

– Приказано вмешиваться, только если нашего парня попробуют взять. Русский сидит спокойно. Пишет он или срисовывает, нас не касается, нам интересно, куда он после пойдет. А он, возможно, тут не один. – Британский агент по опыту знал, когда следишь за серьезной персоной, могут найтись желающие последить и за тобой. Рисковать он не собирался: – Может, он вообще не по делу строчит.

Англичанин, прикрывающий отъезд Григулявичуса, угадал.

* * *

Первые строфы легли на бумагу легко, стихотворение писалось быстро, «шло само». Возможно, подсознание утешало за проигранную, он был уверен в этом, операцию. Проигранную жандармом, но… может статься, разбудившую поэта. Он быстро, не останавливаясь, покрывал лист блокнота строками:

Дописав в конце последней, восьмой строфы: «Хочу сбежать я… куда-нибудь», Гумилев задумчиво нахмурился. Чувствовал, не то. Он легко мог бы переделать концовку так, чтобы не было ощущения нелогичности. Поэту его уровня это не составило бы вообще никакого труда, но… сейчас ему мешало чувство, что как раз концовка стоит на своем законном месте, и если уж что и менять, то лучше все предыдущее. Такое случается не всегда, но, в очередной раз «но»…

Он перечитал набросок еще раз, окончательно признал, что с композицией что-то явно выходит не так, определился над структурой стихотворения в целом подумать потом и занялся четверостишиями. Исправляя, поменял пару слов.