– В Марселе не удалось взять самого опасного, Инженера. Но мы зафиксировали его в Мюнхене. С Савинковым он пока встречаться не пожелал, видимо, опасается претензий, да, может, еще про Хилла прослышал. Поэтому наш фигурант направился к своему давнему другу, известному, – тут глава Охранного хитро улыбнулся, – под кличкой «Кузьма». И еще «Дядя».

– Бокий, – утвердительно произнес Глобачев, уперевшись ладонями в стол. – Михаил Фридрихович, вы вышли на Бокия?

– Да вот, тропили одного зверя, а пришли к берлоге моего коллеги, Глеба Ивановича, – довольно ответил Коттен. – Самый законспирированный товарищ, он, как известно, в «Объединенке» контрразведкой заведует, ажно с самого двадцать первого года. Еще Ленин, покойничек, ему поручил.

– «Черная книга»? – вспомнил и Знаменский.

– Именно. Список секретных осведомителей партии, симпатизантов с толстыми кошельками или высокими чинами, да прочие любопытнейшие записи.

– Если это не миф, конечно, – усмехнулся начальник ОКЖ.

– Вот Гумилев и проверит. Мельникова достанет заодно, в Мюнхене у него в прошлый раз удачно сложилось. Тогда можно будет и у нас к ордену представлять.

10.01.1933 г. Франция. Париж

10.01.1933 г. Франция. Париж

Николай Степанович медленно шел по Елисейским Полям. Прошел мимо Триумфальной арки, почти добрался до площади Согласия. На сей раз он не косился на отражения в зеркальном блеске витрин, не менял резко направлений, в этот холодный, но ясный и солнечный день он действительно просто гулял. По Парижу, одному из любимых городов, в котором последние годы так редко бывал, мимо голых деревьев с растопыренными ветками на фоне неба, подставляя лицо резкому ветру, пахнувшему газолином и гарью.

Впрочем, сегодня раздражал и Париж, с его бегущими куда-то людьми и неостановимой рекой автомобилей на проспектах. Хотелось тишины, безлюдности и другого, лучше, конечно, морского, ветра.

«И все ж таки, – мелькнула мысль, – жаль, что нельзя отправиться домой морем. Сел бы на пароход, помахал с борта старушке-Европе…»

Записанные две недели назад в Роттердамском порту строчки всплыли в памяти, отложенное стихотворение напомнило о себе. Ну что ж… поэт нашел глазами небольшое уютное кафе с жаровней, выставленной на террасу, зашел, спросил кофе и достал неизменный блокнот.

Перечитал написанное раньше, хмыкнул, сообразив, что не давало покоя в композиции:

«Сначала, значит, уплываю куда-то, потом ругаю, на чем свет стоит, старушку Европу, а потом хочу сбежать оттуда… я задумывал нечто, скорее, обратное».

Гумилев поменял местами строфы, разбил на части…