Посиделки в тот вечер не удались: почти у всех девок глаза были на мокром месте, а оставленные в крепости отроки досадовали на Мишку, свою судьбу и весь белый свет, так что разошлись рано. Анна с Ариной проверили, как непривычно тихие воспитанницы укладываются спать — никаких смешков и перешептываний не было и в помине — и вышли на улицу. Вечер стоял по-летнему теплый, тихий и ясный, хотя под настроение Анне сейчас больше подошло бы ненастье. Спать вроде слишком рано, да и не уснула бы она сейчас — не дали бы тревожные мысли. В часовню сходить, помолиться? Будь там священник — с ним бы поговорила, но часовня пуста, и оставаться в ней опять-таки наедине со своими мыслями совершенно не хотелось.
— Анна Павловна, — Арина тронула ее за локоть, — что-то мне сегодня весь день не по себе. Боюсь, одна останусь — разревусь, а это не дело. — Аринка судорожно то ли вздохнула, то ли всхлипнула, но тут же взяла себя в руки и продолжила: — Может, посидим еще немного, поговорим, а? И Ульяна мне говорила, что не заснет сегодня — за Илью своего переживает. Ее бы тоже позвать… Ты как?
— Да какой уж сегодня сон, — махнула рукой Анна, — тут не знаешь, куда от мыслей деться, а они все ходят и ходят по кругу, одни и те же. — Она помолчала немного, потом добавила: — Знаешь, я до замужества, в Турове еще, любила по вечерам на кухне сидеть, бабьи разговоры слушать. У батюшки в доме, когда он в отъезде, соберутся, бывало, на кухне три-четыре бабы — и давай языками чесать. Я-то и половины их разговоров тогда не понимала, но сидеть с ними любила. В Ратном мне не до бабьих посиделок было, особенно в последние годы, а сейчас вот вспомнилось. Может, к Плаве на кухню зайдем? Она еще вроде не легла — я у нее в окошке огонек видела.
— А Ульяна? — напомнила Арина.