Игорь, когда его танки достаточно оторвались от места боя, вылез из люка на башню, осмотрел свою роту. Видимых повреждений ни у кого не было. Постепенно из виду исчезла сцена этой ожесточенной битвы, а в наушниках стихли крики разгоряченных боем товарищей. Холмы заслонили их и перекрыли радиосвязь, но ее можно было поддерживать через радиостанцию осназовцев, стоящих на вершине высотки.

– Баку, я Гиацинт-двадцать один, прием!

– Вижу вас. Гиацинт-двадцать один, хорошо идете, прием!

– Далеко фрицы? Прием!

– Сейчас обойдете вон тот выступ и увидите их, прием!

– Много? Прием!

– Да штук пятнадцать-двадцать.

– Ни хрена себе – подарочек!

– Да там самоходки одни, чего их бояться! Ориентир – одинокое дерево, влево двести. Они уже выходят на огневую, так что поддайте газу! Прием!

– Двести десятые! Я Гиацинт-двадцать один! Оборотов! Оборотов!

Когда обогнули последний выступ холма, увидели долгожданные самоходки. Двадцать две штуки, целый дивизион. Приземистые, словно распластанные по земле коробки, из лобовой брони торчат короткие 75-мм пушки. Самоходки, построившись в линию, заходили во фланг танкам 12-й бригады и сами подставили свои левые борта пушкам Старикова.

– Двести десятые! Слушай меня! Разбор целей самостоятельный. Как нас обнаружат – массированный огонь по поворачивающимся к нам самоходкам! Бронебойными... беглым! Огонь!

Почти одновременно выстрелили семь пушек. Снаряд, выпущенный Стариковым, прошил борт третьей с краю самоходки. Долей секунды позже в нее вошел еще один, и «Штурмгешутц» разорвался на части от мощнейшего внутреннего взрыва.

– Бронебойный!

– Готово!

Снова толчок отдачи, звон гильзы... недолет!

– Бронебойный!

– Готово!

– Дорожка, дорожка, дорожка!