Дверь дрогнула, покосилась. Засов еще держался, но пулей перешибло одну из петель.

— А ну, навались! Гурьбой! — заорал Шарафудин.

Сейчас ворвутся! И Камень попадет в руки царя Василия. Он знает, что это за штука. Станет искать другого чернокнижника, чтоб добыл ему «всё золото мира»…

И тогда Ластик обошелся с Райским Яблоком непочтительно. Взмахнул ногой и зафутболил его в самый дальний угол, под лавку.

Отрывисто бросил Соломке:

— После забери. Спрячь получше. Чтоб к злому человеку не попал!

«Я, может, за ним еще вернусь», — хотел прибавить он и не прибавил, потому что не надеялся на это.

В несколько прыжков достиг окна. Из разбитого стекла тянуло ночным холодом. Внизу, во дворе заходились лаем сторожевые псы.

— Стой! — вцепилась ему в рукав Соломка. — Выпрыгнешь — все одно догонят. Со двора не выпустят! Оставайся тут, со мной! Я тебя убить не дам! Слуги меня послушают!

— Только не Шарафудин, — буркнул Ластик, толкая раму.

Уф, насилу подалась.

— Не бойся, — сказал он, уже забравшись на подоконницу с ногами. — Они меня не возьмут. Спасибо тебе. Прощай.

И в этот миг она так на него посмотрела, что Ластик замер. Больше не слышал ни криков, ни выстрелов, ни лая — только ее тихий голос.

— Значит, прощай, — сказала княжна и погладила Ластика по лицу. — Недолго на земле-то побыл, годик всего. Я ничего, не ропщу. Уж так мне повезло, так повезло. Какой из дев выпадало этакое счастье — целый год ангела любить?

Выходит, она его любила? По самому настоящему?

Ластик открыл рот, а проговорить ничего не смог.

Да тут еще дверь, будь она неладна, слетела-таки с последней петли.

В комнату ворвался звериный, враждебный мир, ощетиненный клинками и копьями. Впереди всех, передвигаясь огромными скачками, несся Ондрейка: пасть ощерена, изо рта брызги слюны:

— Держи воренка!

Оттолкнулся Ластик от рамы, прыгнул вниз.