— Нет, это неправда! — побледнел друид. Не было хуже позора, чем позор поношения.

— Затем ты стал убийцей. Помнишь ограбленных путников в горах Коннахта?

Друид замахнулся мечом… Хельги выбил оружие одним движеньем клинка.

— О Кром Кройх! — пав на колени, возопил друид, чувствуя, как уходит из него колдовская сила.

— Напрасно ты взываешь к своим мерзким богам, — усмехнулся ярл. — Они не любят слабых. Ты ведь всегда был слаб, друид, и твоя волшебная сила — лишь милость богов, а все твои умения, весь твой ум, всю изворотливость ты брал из чужих душ, из душ тех несчастных, в чьи тела поселялся. Что же ты теперь не предстал в обличье несчастного санитара? Побоялся, что Кром не узнает тебя? А зачем теперь ты вообще нужен этому богу? Что можешь и что умеешь кроме как обманывать и умерщвлять несчастных детей?

Зарычав, друид растопырил пальцы и бросился на ярла. Ударом кулака тот отправил жреца к стенке:

— Ну, хватит прыгать… Ты все еще думаешь, что тебе помогут твои боги? Напрасно…

Хельги обернулся к Никифору, что-то спросил, кивнул довольно и громко сказал:

— Входите же сюда, уважаемые, не толпитесь у стен.

В сумрачное помещение жертвенника вошли седобородые старцы.

— Узнал их, друид? — обернулся ярл. — Это хранители законов — брегоны. Что ты закрываешь лицо? Они тебя хорошо помнят.

— Ты хотя бы поздоровался с нами, Форгайл, — подойдя к жрецу, покачал головой один из них. — Помнится, когда-то ты выглядел гораздо лучше.

И в самом деле, поверженный друид представлял собой жалкое зрелище — грязный, в мокром плаще, с непропорционально большой головой на тщедушном теле — он был силен лишь милостью кровавых богов, увы, отвернувшихся от неудачника.

— Конхобар, — жрец быстро подполз к Ирландцу, — помоги мне, скажи, что все не так… Ты же был когда-то моим лучшим учеником…

— Да, был, — цинично усмехнулся Ирландец. — Но тогда ты был в силе, а сейчас ослаб. А я, как и боги, не люблю неудачников.

— Как он тщедушен и мерзок, — на ухо Никифору прошептал Дивьян. — Я думал, нам придется сражаться с великим воином, а тут…

— Змея тоже мала, но приносит немало бед, — покачал головой монах. — Пока у нее не вырвут жала. А без яда она — слабый никчемный червяк.

— Так мы вырвали жало?

— Похоже, что так.

Стоя на четвереньках, униженный и опозоренный, друид нащупал рукою нож. Нет, он больше не собирался бросаться на Хельги или кого-нибудь из воинов — слишком уж те были сильны… о, нет, совсем не это теперь было ему надо. Мальчик! Вот тот пастушок, что, уже развязанный, стоит рядом с жертвенником и с любопытством вертит головой. Подползти ближе, резко вскочить, полоснуть по горлу, так чтобы кровь оросила жертвенник… Тогда, может быть, Кром и поможет… Впрочем, это последняя надежда…