— Удар был довольно сильный, — ответил компаньон, — но я не повреждён.
— Прости, — сказал Понтер. Он посмотрел на лежащего на спине Раскина. Потом схватил его ноги и развёл их в стороны.
Потом потянулся к его поясу. Ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, как он устроен. Расстегнув пояс, Понтер нашёл застёжку и молнию на его брюках. Расстегнул и то, и другое.
— Сначала сними эти штуки со ступней, — подсказал Хак.
Понтер кивнул.
— Точно. Всё время забываю, что у них это отдельно. — Он передвинулся к ногам Раскина и после нескольких попыток сумел развязать шнурки и снять с него башмаки. Понтер содрогнулся, почуяв исходящий от ступней запах. На коленях переполз обратно, к поясу Раскина, и начал стягивать с него штаны. Следом взялся за трусы и стянул их по почти безволосым ногам до ступней, а потом избавился и от них.
Наконец, Понтер взглянул на гениталии Раскина.
— Что-то здесь не так, — сказал он. — Какое-то уродство, или что? — Он поднял руку, давая Хаку лучший обзор.
— Удивительно, — сказал компаньон. — Отсутствует препуциальный мешок.
— Что? — переспросил Понтер.
— Крайняя плоть.
— Интересно, у всех глексенских самцов так?
— Это сделало бы их уникальными среди приматов, — ответил Хак.
— Ладно, — сказал Понтер, — мне это не помешает.
* * *
Корнелиус Раскин пришёл в себя на следующий день; он определил, что настало утро по тому, что в окна его квартиры светило солнце. В голове били молотки, горло саднило, локоть горел, седалище болело, и было такое чувство, что его пнули по яйцам. Он попытался оторвать голову от пола, но его так затошнило, что он опустил её обратно. Через некоторое время он повторил попытку, и в этот раз сумел приподняться на локте. Его рубашка и брюки были на нём, так же, как носки и башмаки. Но шнурки на них завязаны не были.