– Несите меню, – сказал Олег, упал на кровать, взял пульт с тумбочки и включил большой плоский телевизор на стене. Щелкал-щелкал каналами – о! «Блумберг»! Ну-ка, ну-ка…

V

V

После очередных визита Сергея Аркадьевича, щелканья мышкой Губазом и сытного обеда, включившего в себя действительно тайский суп и здоровый кусок палтуса на гриле, Олег неожиданно для себя придремал. С врачом поругались – пациент хотел домой завтра же, врач сказал, что дал охране приказ не выпускать его под угрозой увольнения. Как бы он хорошо себя не чувствовал, все равно в череп нужно вставлять металлическую пластину. Хочешь, не хочешь, сиди неделю. «Три дня!», – орал Белый Лоб. Сошлись на пяти.

А потом Олег накручивал себя перед встречей с женой и дочерью, накручивал, перенервничал, и к тому моменту, как они на самом деле появились, бессовестно сопел, лежа поверх одеяла в халате с пультом в руке. Вид у него, однако, был уже совсем домашний, не больничный – разве что перебинтованная голова и закрытый повязкой глаз напоминали о реальном местонахождении.

Вихрем в палату ворвалась Нина, сначала, увидев отца спящим, оторопела – ей же сказали, что он вышел из комы! – но узрев на нем халат и услышав работающий телевизор, все поняла и с разбегу кинулась к нему.

– Папа! – кричала она, чуть ли не пританцовывая. – Папа!

Он поднял единственное веко, все мигом вспомнил и прижал ее к себе, крепко-крепко, целовал волосы и не давал ей от себя оторваться, потому как лились слезы, и ему не хотелось, чтобы она их видела. В дверях стояла Анна и просто улыбалась.

Она верила в успех, но где-то там глубоко-глубоко внутри, ибо все, как один, как и перед поездкой на Кавказ, твердили: «Шансов нет, шансов нет». Когда она впервые переступила порог этой палаты и увидела бледно-синего, безжизненного Олега, с трубкой во рту, подключенного к аппарату вентиляции легких, с катетером в вене, под капельницей, с датчиками, посмотрела на кривые линии и четкие цифры на нескольких мониторах, у нее совсем опустились руки, и только безудержный оптимизм дочери позволял ей удержаться от отчаянья.

«Папа поправится, – твердила Нина, – очень скоро, вот увидишь, я точно знаю».

Так, как сегодня, она еще никогда не гоняла. Забрала дочку из школы – та радостно вопила по пути к выходу, переполошив всех учеников и учителей – и только сели в машину, как Анна стала давить, давить на газ, заклиная: «Только б не остановили, только б не гаишники». Пронесло – и вот они, двое, хнычут друг на друге, два самых близких человека, вернее, один пока что еще маленький человечек, а второй большой, но инфантильный, сильный, но глупый. Дурак. Скалолаз, блин. Одноглазый Джо.