Дико не дико, но к нашей карете действительно внимание проявили не более чем к иным. Мы вместе с офицером пограничной стражи выпили по бокалу вина из походного погребца, весело поболтали и отправились далее. Восточная Пруссия имела даже тогда хорошие мощеные дороги. Не везде, конечно, но по нашему маршруту почти все время. Так что для шестерика в запряжке кареты семьдесят верст в день - не дистанция. Могли и больше, но тогда бы привлекали к себе лишнее внимание. Зачем?

  Конечно, возникает вопрос, а откуда нам все это стало известно, если телефонной связи нет? Ну, связи нет, а сеть агентов - есть. И данные передаются как голубиной почтой, так и с помощью еврейской эстафеты. Подключили всех возможных агентов, и от де Санглена, и Закревского, и внешней разведки Сената, МИДа, и прочих служб, включая торговые и научные круги. Контрабандисты - само собой, в первых рядах, за мзду малую готовы служить любому кто платит. Они первыми и обнаружили беглеца, а дальше его просто вели, от агента к агенту.

  Фролин больно щелкнул по носу армию, а армию в России в обиду давать не привыкли. Ему гаплык выходил по любому, вопрос только в том, что желательно этот гаплык сотворить до того как мразь начнет давать данные по армии. А то, что он хочет их дать лично Бонапарту, мы уже знали. Честолюбив зело, Степан Федорович. Стало быть, пока молчит. И французы его берегут пуще фарфоровой вазы династии Мин.

  Но мы эту вазу кокнем - отвечаю.

  Только глянуть в темнеющие от сдерживаемого гнева глаза молодого князя, если речь заходит о перебежчике, и все станет ясно. Тот еще ходит, но уже мертвец. Однозначно. Только бы дров раньше молодой не наломал. Хотя, не должен. Слово дал. Толику лично. А Виверру он уважал крепко.

  Как-то во время одной из персональных тренировок, еще в самом начале, Толик с Сержем сцепились не в шутку. У молодого Трубецкого что-то перемкнуло, и он наехал на казака со всем своим дворянским превосходством и пренебрежением, на чисто французском наречии обзывая своего партнера по тренировке быдлом. В ответ получил на том же языке ответ, от которого легендарный парижский босяк Гаврош только бы восхищенно произнес 'О-ля-ля!'.

  Петровский загиб на языке Вольтера, а в легионе и не такому можно было научиться, высказанный со всею пролетарской ненавистью Толиком контре Трубецкому, юного князя не остановил, а только раззадорил. Схватив саблю, полез на Виверру всерьез, но был обезоружен и отхлестан клинком плашмя ниже спины. И тогда князь полез в кулаки...

  Почему Толик его не убил, осталось для меня загадкой. Наверное, потому, что тот уже избитый до полусмерти и совсем потерявший координацию, все равно, с упорством бультерьера, лез на своего противника, вернее уже полз, поскольку на ногах не держался.