Но каким бы ни был изысканным праздничный обед, весь день за столом не пролежишь… А делать-то совсем ничего нельзя. И из дворца без сопровождения выходить тоже нельзя. Сплошная засада кругом, что ни говори. Пришлось покорно тащиться вместе со всем курятником в женские покои, слушать местные байки и легенды в исполнении каких-то престарелых гетер, явно испытывавших немалое волнение при рассказах о том, кто к кому взошел и кто кого в итоге родил. У меня уже через полчаса все имена и события смешались в одну липкую кашу, и, делая вид прилежной слушательницы, я самым неприличным образом задремала посреди рассказа о чьих-то очередных любовных подвигах.

Одним словом, суббота пропала самым бездарным образом. И когда под вечер явился наконец мой ненаглядный, пороху обсуждать что бы то ни было с ним у меня уже не осталось. И вообще, мне как-то все стало безразлично, что ли… Хочет играть в свою войнушку – пусть играет. А я тут тихо загнусь в одиночку, он, небось, особо и не заметит даже. Ну и ладно, так ему и надо. Тихонько шмыгая носом от всепоглощающей жалости к себе, я отодвинулась на самый край кровати и сделала вид, что заснула, хотя на самом деле не спалось мне… совсем не спалось. И только когда небо на востоке начало чуть-чуть светлеть, глаза мои наконец закрылись, так что утреннего ухода Венькиного я вовсе не услышала.

Тем вечером он не вернулся, да и не должен был, так мне сказали. Но и на следующий день его не было. И когда он придет, не знал уже никто, и вообще как-то всем стало не до меня, и даже как будто не до обычного рукоделия, хотя всё наше бабье царство всё так же сидело и чего-то шило, или вышивало, всё так же чесало языками или распевало песенки… Жить уже не хотелось, если честно.

А третий день – он начался как обычно. Я уже и привыкать даже начала к беспросветному своему существованию. Серенькое пасмурное утро с низкими тучами, чуть не цепляющимися за верхушки деревьев, предвещало такой же унылый и пасмурный день, как и вчера, как и завтра, как и… кто знает, сколько еще? В царицыны покои я приплелась с большим опозданием, впрочем, памятуя недавние монаршие комментарии по поводу моего состояния, на это посмотрели снисходительно, а мрачность мою и припухшие от слез глаза списали на якобы имеющийся токсикоз. Ничего меня не радовало, даже почти законченный парадный царский пояс показался примитивным и убогим. Я мерзла, куталась с попахивавшую овцой шерстяную накидку, и тоскливо глядела через небольшое оконце во двор, по которому пронзительный ветер гнал опавшие листья, солому и какой-то мелкий неопределенный сор. Жалобно мемекая и припадая на переднюю ногу, проковыляла нечесаная черная коза с застрявшими в шерсти репьями, за ней гнался мальчишка – помощник мясника. Да, нечего сказать, достойный антураж для царских чертогов… Что ж у них тут все так тоскливо и уныло, а? И это золотой город моих грез – Ерушалаим! И это дворец величайшего из царей – Давида, которого я так мечтала увидеть, и которого мне, судя по всему, так и не покажут, по крайней мере, при жизни… Ну что ж за невезуха-то? Нет, правильно говорят, что не нужно мечтать и ничего себе выдумывать. Потому что от столкновения фантазии с реальностью бывает ой как больно, это я уже слишком хорошо знаю.