– В деньгах потерям, – озаботился рачительный казначей.

– Что сперва потерям, потом сторицей вернём, – успокоил я его.

Когда мы приплыли к городу Мологе, мне уже сильно нездоровилось. Встречу с городскими верхами провели, по возможности, сжато. Они помимо всего прочего доставили нам изрядное количество образцов, собранных в уезде. Их я поручил забрать Ждану и, по возможности, записать, где и что собрано. Пока наше судно тащили к Угличу бечевой, у меня начался жар и сильнейший мучительный кашель. Уже в столице удела я почувствовал сильную боль в груди. С достаточной долей вероятности можно было предположить наличие у меня пневмонии, или, попросту, воспаления лёгких. Как лечить эту болезнь без антибиотиков, мне не приходило на ум. Терзаемый самыми плохими предчувствиями, я попросил Ждана найти самых лучших травников, могущих излечить лёгочную болезнь. Мне память подсказывала только про целебное действие отвара коры.

Два дня после возвращения меня кидало из холода в жар, на третий день началась одышка, и с кашлем пошла зеленоватая гнойная слизь. Ничего хорошего я не ждал, думая лишь о том, будет мой уход за грань спокойным или снова дёрганым, с бросанием между мирами. Ждан и его сын Баженко почти не отходили от моего тела, поя меня различными травяными взварами и обтирая моё тело хлебным вином. Когда мне стало совсем худо, Тучков, перекрестясь, разрешил давать мне отвар корня живокости. Видимо, он уже надеялся только на чудо – трава считалась чрезвычайно ядовитой, порошком из неё травили тараканов и клопов. Помимо этого, отпаивали меня и взваром сушёного хвощевика.

Видимо, в Москву немедленно сообщили о моей тяжёлой болезни, поэтому боярин Годунов прибыл на пятый день от нашего возвращения в Углич. Я к тому времени весь пылал жаром, задыхался от кашля и регулярно забывался в беспамятстве. При визите сановного царского шурина мне стало так худо, что грань между сном и явью уже плохо различалась. Первый момент казалось, что Борис Фёдорович мерещится, уж слишком неожиданно тот появился. Да и повёл себя он также непредсказуемо: крупный здоровенный мужик плюхнулся рядом с моим ложем на лавку и запричитал в голос, словно плакальщицы на похоронах. Не знаю, насколько боярин искренне терзался переживаниями, возможно, он просто создавал себе алиби в глазах окружающих.

Мне же было совсем не до церемоний. Чувствуя приближение очередной потери сознания и боясь, что истекают последние мои минуты в этом мире, я постарался донести до самого приближённого к царю человека грозящие ему и стране опасности. Сначала Годунов мало обращал внимания на мои хрипы, но потом замолчал и стал настороженно прислушиваться. Так, повторяя одни и те же слова, я провалился в тяжёлое беспамятство.