– Виру, голубок, на княжьем суде просят. – Мишка и сам почувствовал, как в его голосе зазвучали ласковые Корнеевы нотки, которые были хорошо известны всему Ратному и которых боялись, пожалуй, посильнее Буреева рыка. – Вот князь из похода вернется, он и рассудит, что положено мужу, который силой удерживает находящихся на его попечении отроков от святого крещения и тем самым уводит от матери-церкви невинные души. А паче того – за вовлечение их в скверну языческую.
– Да когда?! – ошалел от такого обвинения Своята, но Мишка, не слушая его, обернулся к своим крестникам:
– Он вас от крещения силой и обманом удерживал?!
– Удерживал! – хором подтвердили оба, а Артемий расплылся в довольной улыбке.
– На отцов наших духовных и церковь святую хулу возносил?
– По пьяни сколько раз! – сообщил Артюха, а Дмитрий только кивнул.
– Требы языческие клал?
– Клал! – не моргнув глазом, опять подтвердили оба.
– Вот и спросим у князя, какую виру я тебе должен…
– Погоди, честной отрок! Чего князя ждать, да потом отвлекать его от забот попусту? Это уже дело не его суда, а церковного. Сами разберемся. – От ближайшего забора внезапно отделилась какая-то тень, и в круг отроков ступил человек в монашеском одеянии. Мишка и не понял, откуда он взялся. – Ну здрав будь, Михаил, стало быть, свиделись.
– Здрав будь и ты, отец Феофан! Хорошо, что ты здесь оказался. А то вот Своята моих крестников пришел проведать.
– Вижу уже, – Феофан буквально пригвоздил Свояту взглядом.
Тот икнул и взвизгнул:
– Брешут! Все брешут, ироды!..
– Деточки твои брешут? – вкрадчиво поинтересовался Феофан. – Что ж они так… на отца-то родного? Ну да ничего, разберемся. У тебя же нынче еще деточки есть, кажется? Семь душ или девять? Тоже, поди, некрещеные? Вот у них и поспрошаем…
Мишка увидел, как дернул щекой Дмитрий и напрягся Артемий, соскочил с коня и поклонился Феофану, хищно склонившемуся над втянувшим голову в плечи Своятой.
– Дозволь сказать, отче?
– Говори. – Феофан взглянул на него так, будто только что увидел. – Что тебе?