– Ближе нашего войска к городу нет никого, – не столько объяснила, сколько отрезала она в ответ на вопросительный взгляд подруги. – А потом – всё! Только Компьен, и всё…

Но Клод и без того чувствовала, что остался им только Компьен.

И вот сегодня, шестого мая, менее чем в дне пути от города, они стояли и словно прощались со всей своей предыдущей жизнью. Потому что, как бы там ни повернулось дело с защитой Компьеня, ничего, как раньше, уже никогда не будет…

– А знаешь о чём они вчера спросили? – пробормотала вдруг Жанна, имея в виду тех, кто с ней теперь воевал. И по её тону стало ясно – время молчания закончилось. – Когда я рассказала весь план действий и разъяснила каждому, что ему надлежит делать, вопрос у всех был один – слышу ли я всё ещё свои голоса?

Она попробовала улыбнуться, но на усталом лице улыбка никак не получалась, выглядела жалко и даже зло.

– Я сказала им – нет. И спросила, неужели всё это до сих пор так важно? Разве план, который я только что предложила, чем-то плох или невыполним? Или всякое дело, которое исходит от нас самих, уже заранее ненадёжно, если не витает над ним чья-то высокая воля? А они мне на это – «с голосами-то, Жанна, надёжнее. Случись что, с нас спросу меньше». Вот так… Я им говорю: какого же спроса вы боитесь? А они только плечи жмут и глаза в стороны отводят. Боятся Господа прежде короля назвать, и короля прежде Господа…

Из горла Жанны вырвался нервный смешок

– Говорю им, я сама буду ответ держать, и перед Господом, и перед королём, ваше дело признать или не признать мой план. Если хорош – бояться нечего, а коли плох, так на то у нас и совет, чтобы всё продумать и подправить. Они помялись немного, потом признали, что план хорош и разошлись. Но я не знаю, есть ли в них вера теперь? Пойдут ли они за мной с уверенностью в победе, или по необходимости простых наёмников? Да и пойдут ли, если вдруг что-то обернётся не так?.. Но даже не это ещё самое страшное…

Жанна повернулась к Клод. Глаза на вымученном лице огромные, но такие пустые и бесцветные, будто что-то выжгло из них всё живое.

– Я тебе скажу кое-что, Клод… Ты только не перебивай. Я не сейчас всё это поняла и долго думала… Да и ты, наверное, тоже. Но молчишь… И спасибо за это, потому что сказать должна я…

– Жанна…

– Нет! Я же просила – не перебивай! Всё плохо! У меня ничего не вышло. И самое плохое, что вчера, пока я гадала, верят ли ещё эти люди в меня или нет, вдруг появилась мысль, что я сама в них больше не верю. В то, что прикроют в бою – не верю! Что вынесут раненную… что отобьют, если вдруг… Ну, ты понимаешь, если вдруг плен… Я последнее время почему-то о плене только и думаю. Сны мне об этом не снятся – мне вообще уже ничего не снится – зато днём, что бы ни делала, нет-нет, а обдаст вдруг холодом. Будто плохое что-то уже случилось. Начинаю думать, из-за чего, и, словно спотыкаюсь… словно лбом об стену – ПЛЕН! И, знаешь, сама уже не понимаю, боюсь я его, или хочу? И не смотри так! За все смерти, что по моей вине случились, нужна расплата.