Все просто. И что бы там ни было — в сущности, неважно.
— Все отлично, Мордред, — сказал я, на самом деле это чувствуя. — И я чертовски рад, что вы вернулись!
Олаф спокойно отставил полное ведро в сторонку. Вода в нем только тихо колыхнулась.
И раз уж мне вдруг стало все равно, что происходит, я не стал разговаривать ни с кем, для кого это, как будто, имело значение. Я ушел вместе с Антеей, так и не пустившей в ход свой жезл — поблагодарить ее за это, а заодно — она казалась самой отстраненной из всех, а мне не хотелось погружаться снова в тот замкнутый круг, который, кажется, начал размыкаться. Нас тут же все оставили в покое. И ради меня, и ради ее жезла. От всех волшебников старались держаться подальше. А от нее, пожалуй, особенно. От Мерлина с Морганой, при мне, все равно ведь не увернешься.
— Что у тебя за проблемы с твоим Танатосом? — озабоченно спросила Антея.
— С кем? — переспросил я рассеянно.
— Ты знаешь. Ты ведешь себя так, как будто очень хочешь, чтобы тебя убили. Осознанно или нет. О, сознательно ты этого, наверное, не хочешь и ловко выбираешься из всех ловушек, которые сам же себе и подстраиваешь. Но подстраиваешь их снова и снова. Так не может долго продолжаться!
— Ну и прекрасно, должно же это как-то закончиться.
— Я не только о том, что происходит сейчас, а о том, что творилось тут с самого начала. Стать королем — это что, не сублимация идеи о самоубийстве?
— О!
— Высунуться и стать мишенью.
— Но послушай, делают же это все время нормальные люди… Или ты думаешь, что они все ненормальные?
Антея вздохнула.
— Ну что поделать, у всех есть Танатос. В той или иной степени… Лучше бы, конечно, ты сам догадался, ты же у нас умник. А теперь только закрываешь окошки в своей голове и продолжаешь улыбаться. Видел бы себя со стороны, сразу бы все понял… — Антея наконец пригляделась получше. — О нет, ты же знаешь, да? И давно?
— А что толку, если я не могу изменить мир?
— Проблема в тебе, а не в мире!
— Да вот нет, как раз не во мне. Хотя все это — всего лишь «нормально».
И еще раз не во мне — Антея опоздала со своими откровениями. А вот Гамлет успел — тем, что мы едва не лишили друг друга жизни, и это так неприлично меня обрадовало. И вернуло чувство настоящего равновесия. И успел Мордред. Тоже восстановив равновесие, другое — как столкновение с зеркалом. Неважно, насколько это верно на самом деле, но —