— О чем ты? — вопросил вконец опешивший Кей на эту внезапную тираду.

— Прости. Нет, правда. Просто не сдержался.

С самого начала.

* * *

Выезжая из Камелота, я уже знал, что не вернусь. И это меня не печалило. Почти. Не так, как могло бы еще месяц назад. Это ведь так же просто, как закрыть крышку ларца и отодвинуть ларец в сторону. И забыть. Засыпать со временем какими-то новыми вещами, событиями, идеями, воспоминаниями. Которые затем, когда-нибудь, тоже будут забыты. Уйти и отряхнуть прах.

В этом ведь есть что-то абсолютно замечательное — в том, чтобы никогда не возвращаться.

Колдуны пока оставались на месте. Ненадолго. Они догонят нас немного позже. Когда будет пора.

Мы собирались сделать с Корнуоллом то же, что обычно делал Константин со своими лошадьми — дать ему совершить ошибку. И тем вернее он ее совершит, чем дальше, на какое-то время, окажутся колдуны. В том числе, и Моргейза.

Может быть, мы не собирались бросать все в спешке, немедленно, едва увидев призраков, но это не значит, что мы не собирались поставить точку так скоро, как могли это сделать. И так хорошо, как могли.

Пока даже мало кто знал, что я еду в Корнуолл. Все полагали, что мы держим путь в Карлион, наконец-то договориться с архиепископом Дубрицием о торжественной коронации.

Но прежде чем мы покинули Камелот, произошло еще несколько забавных вещей. Всегда все самое веселое случается под самый конец. В самый раз для того, чтобы решить, что и тут было неплохо.

Во-первых, я понял, что Гвенивер наконец начала невольно побаиваться меня, после случая с открытым ларцом, и стала обращать все больше внимания на Мордреда. Он же так походил на меня, только был «более обычным».

Мордреда я большую часть времени прежде сознательно или бессознательно благополучно избегал. Ему тоже бывало не по себе, так что нельзя сказать, что у нас были шансы как следует сблизиться и хорошо узнать друг друга, но теперь, «на закуску», я наконец взялся изучить его получше. И очень скоро умудрился заметить, что почти перестал обращать внимание на наше сходство. Каким бы оно ни было, внешним или внутренним, слишком большую часть нас составляет память, и уж в ней у нас точно не было ничего общего, не говоря о том, что у меня ее было слишком много, и скоро я начал замечать другую проблему — собственно, нам просто не о чем было разговаривать долго. Меня совсем не интересовало всерьез то, что интересовало Мордреда — разве только в очень общих и абстрактных чертах, что само по себе было довольно скучно.

То же, собственно, и с Гвенивер — мне нравились ее теплота, человечность, непосредственность, но едва впитав их, я чувствовал, что этого слишком мало. Очень, безмерно, непростительно хорошо! Но только «на один день». Любой одной жизни слишком мало. Нам нужно было гораздо больше. Так уж мы были устроены.