– Инспектор скажет – не под запись, разумеется, – что подложные удостоверения крипо и полицейская форма – это уже за границами всех здешних
– Решили попользоваться нами, как револьвером со спиленным номером, да, Фридрих?
– Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое!
54
54– Вот, стало быть, какова цена твоему «слову офицера»… – пробормотал Ветлугин, отложив доставленную только что в гостиницу с посыльным записку от Расторопшина. – Да еще и парнишку втянул в эту свою имперскую уголовщину – ну и как тебя назвать после этого?
В то, что Сашины «неприятности» (так было в записке) никак не связаны с многотайными делами ротмистровой Конторы он, разумеется, не поверил ни на грош. А вот в то, что дело там серьезное (одно только «Ни в коем случае не обращайтесь в местную полицию» чего стОит!..) – поверил как раз сразу, вопреки всем небрежно-успокоительным уверениям («Вечерком будем втроем пить кофе в “Эльдорадо”, вспоминая сие приключение – по-своему назидательное, впрочем, для нашего юного друга»).
Тут как раз в дверь номера постучали. Хозяин гостиницы, округляя глаза и топорща усы, поведал «сеньору академику» о приключившемся в городе, на Шпарштрассе, покушении на его экспедиционного товарища; подробности те, в устах хозяина, были по-средиземноморски живописны и малоправдоподобны, однако то, что ротмистр застрелил одного из нападавших и сам стал предметом интереса полиции, сомнений, вроде, не вызывало.
Выпроводив хозяина, бравшегося за умеренные деньги обеспечить «своему почтенному постояльцу, сеньору географу» безупречное алиби с кучей свидетелей или, напротив того, помочь тому в бегстве за границу, Ветлугин вновь перечел послание Расторопшина и мысленно принес его автору свои извинения: да, это, видать, как раз и есть то самое «извещение о дезертирстве», о котором они с ротмистром условились тогда в Петербурге.
«Черт, черт, черт, – думал он, тормоша саквояж в поисках револьвера,