Но пожилому господину в дорогом костюме кратко объяснили, что ради его политических воззрений порядки в лагере никто менять не будет, и он удалился со словами: «Разумеется, я так и думал».

Таких заложников как он не заставляли работать. Это было чём-то вроде привилегии для обитателей венгерского подлагеря — их не собирали на переклички, они могли носить свою гражданскую одежду, получать улучшенное питание, жить не по распоряжениям администрации лагеря, а под самоуправлением.

Этот малый лагерь по соседству с её новым местом работы Сандра могла наблюдать каждый день через забор колючей проволоки. Там обитали люди явно не бедные. Здесь же, в оздоровительном лагере, помимо порабощенных узников встречались и самые настоящие уголовники. В отличие от батальонных убийц и насильников, эти не подчинялись никакому уставу, и повода исправляться не видели. Даже перед лицом скорой смерти от туберкулеза они старались досадить пока ещё здоровым, наплевав на все правила гигиены. Они будто нарочно старались заразить побольше людей, за что и были отосланы в Берген-Белзен со всех окрестных лагерей.

С началом работы на кухне Сандра не могла понять, как из выдаваемых со склада продуктов сварить похлебку на всех. Еды было слишком мало, а людей — много. Она не переставала жаловаться коменданту, что с тем количеством продуктов, что ей выдают, больные никогда не выздоровеют. Комендант же неустанно объяснял, что продовольствия в лагере ровно столько, чтобы не умереть с голода.

— Идёт война, госпожа Бильрот. Никто в империи сейчас не ест досыта. Пару месяцев назад англичане разбомбили овощное поле, с которого мы заготавливали припасы. Сейчас очень напряжённая ситуация, и как бы я не желал, но не могу ничего с этим поделать. Конечно же, пайки для рабочих на фабрике обильнее тех, что готовите вы для больных. Но работающие заключенные и должны лучше питаться. Подождите немного. Красный Крест должен прислать нам посылки с провизией и лекарствами.

— То есть, на помощь родного государства, нам рассчитывать не приходится?

Сандра и сама поражалась своему нахальству и полной атрофии страха перед карой за критику режима. После всего пережитого за последние три года, власти были последним, чего она боялась.

Через месяц ситуация в Берген-Белзене начала неумолимо ухудшаться. В лагерь шли эшелоны с заключенными из других мест — тех лагерей, через ворота которых уже переступила советская армия. Имперский вождь Химмлер боялся, как бы дешевая рабская сила не дослалась Советам, и потому приказал эвакуировать всех.