Нельзя сказать, что этот шикарный круизный теплоход произвёл на Слащева какое-то особенное впечатление. Видали, как говорится, и покруче. Хотя комфорт поездки само собой запомнился. Не столько самим комфортом, сколько пониманием того, что советская власть заботится о том, какое впечатление граждане страны произведут на избалованных роскошью скучающих буржуев. Ездят за границу по делам немногие, что понятно — дел на Родине столько, что за всю жизнь не переделать. Но уж если занесла нелегкая, будь добр престиж страны не уронить, чтобы злые языки зря не молотили про «нищую Россию». Скучающий европейский обыватель судит о стране по её представителям, и если он видит перед собой спокойного, уверенного и солидного господина, то и отношение к стране будет соответствующим. Ну а если «русский» выглядит вечно пьяным, вороватым дебилом, плюющим на всё и всех, но зато не считающим деньги, какого еще отношения он может заслуживать, кроме как к «дикому азиатскому варвару»? На самого этого дебила наплевать, но точно таким же становится отношение и к стране, как к «азиатской и варварской». А разве Россия этого заслуживает? Если власть проявляет безразличие к этому моменту, значит и воспринимает она Россию не как Родину, а как «эту страну» — временное пристанище, которое можно и должно ободрать как липку и бросить к чертовой матери. Но это еще, как говорится, пол беды. А вот когда подобное безразличие начинает проявлять сам народ, живущий в России, тогда совсем беда. И с этой бедой страна имеет все шансы не выжить вообще — некому окажется защитить её честь и достоинство. Страна без чести и достоинства — труп, и политический и экономический. Как бы ни пыжились доказать обратное так называемые власти.

Взбудораженный этими мыслями, Слащев старался редко выходить из каюты. Да и куда особенно выходить? Кроме него на теплоходе плыли еще несколько советских граждан — торговый представитель во Франции, пара каких-то чинов из МИДа и возвращающийся на Родину инженер, бывший в командировке в Киле на судостроительном заводе. С ними познакомился и завалился почти безвылазно в каюте, благо сервис обслуживания позволял заказывать обеды-ужины прямо к себе. На красного дерева резном столе перед иллюминатором лежал дневник Фрица, и Слащев никак не мог заставить себя открыть его. Кружил, как кот вокруг сметаны. Черт его знает, ведь вот же он — привет от старого друга и товарища, привет из прошлого будущего, а никак не решиться. Взяв себя в руки, Слащев устроился на диване и открыл толстую коричневую обложку.