Так что, даже если у Куроки Тамэмото и возникали мысли отойти от единственно правильного исторического пути, приманка была слишком жирной.

Откровенно говоря, я почему-то считал, что Засуличу просто не повезло — он слишком доверился приказам Куропаткина. Мне казалось, что если подкинуть ему немного правильных мыслей, да добавить сил — и японцы будут разгромлены. Но характеристика, которую сообщил мне всё тот же жандарм, веру в военное руководство поколебала изрядно. "Их Высокопревосходительство окончил Константиновское артиллерийское училище. Правда, в те времена, когда оно ещё не было артиллерийским. Восемь лет в штабс-капитанах… Во время русско-турецкой выслужился в полковники и понахватал орденов. Шестнадцать лет в полковниках — слишком огромный срок для знающего офицера. На полк поставлен через девять лет после получения полковничьего звания. Семь лет на полку, пять на бригаде. Откровенно говоря — обычный служака, военное дело знает посредственно, как командир ничего из себя не представляет. Разве что исполнителен весьма. Я бы предположил, что такая серость поставлена была на корпус исключительно за выслугу лет, потому как более ценимые генералы так далеко от столиц забираться любят разве что на запад…"

Ход сражения в моей истории я помнил весьма условно, поэтому детали мне ни о чём не говорили. Александр Борисович фон Шлиффен, с которым я до того разве что списывался несколько раз через курьеров-казаков, наверное, что-то из зиминского письма применил, но на результате это сказалось слабо. Японцам удалось, под огнём русских пушек, переправиться на неукреплённый русский берег под прикрытием речной флотилии и, после боя, прорваться к артиллерийским позициям. Бой некоторое время ещё продолжался, но довольно скоро Засулич приказал, в соответствии с распоряжением Куропаткина, отступать к основным силам.

Разумеется, не забыв отдать приказ казакам Забайкальской бригады срочно выдвинуться к моему посёлку, дабы сжечь склады — запасы никоим образом не должны были достаться врагу. Серость серостью, но наставления и приказы генерал стремился исполнять всегда и везде. Чего он не знал, так это того, что спустя буквально минуту, его штабной офицер, передав командиру бригады запечатанный конверт, решил лично "проконтролировать" процесс и помчался вслед за эскадроном "поджигателей".

На "промысле", у речки с непроизносимым названием Хантухэдзы, народ спешно готовился. Без лишней паники — "нефтяные трубы" и "специальные консервы" были распакованы ещё с первыми ночными выстрелами. Прибытие забайкальцев, намеревавшихся всё незамедлительно пожечь, было воспринято безо всякого энтузиазма — "мои" казаки же с ходу предложили им не валять дурака и присоединиться к правому делу. С тому моменту, как почти догнавший эскадрон фон Шлиффен прибыл на промысел, там уже выясняли, кто из них более казак, а кто так, в третьем поколении — и уже почти достали шашки из ножен…