В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой, изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати, на стуле сидел принц Чакробон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз, и было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое: незнакомые Сергею и Элле молодые мужчины, — один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП, и возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, Государь Регент, Великий князь Михаил Александрович.

Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в адрес Эллы и Сергея поставил возле изголовья выздоравливающей еще один стул, жестом пригласив Великую княгиню присесть и присоединиться к разговору с Екатериной.

«Умно, ловко и галантно, — отметил про себя Великий князь, покосившись на свою недееспособную пока руку, покоящуюся на перевязи, — Видимо, это и есть тот самый Василий Александрович Балк. Вот уж, как говориться, где бы было встретиться…»

Глава 4 После бала

Глава 4

После бала

Париж, Токио, Вена, Лондон, Колорадо. Март-апрель 1905-го года

Вагон плавно покачивался, ритмично и мягко пересчитывая рельсовые стыки. В его окнах, окрашенных в розовые тона заката и покрытых мелкими блестками капель только что отшумевшего мимолетного дождя, отражались перистые облака и бездонное синее небо, перечеркнутое сияющим многоцветьем радуги. В Европу спешила весна…

Совсем скоро потеплеет, начнут распускаться тщательно обрезанные, белоствольные сады, зазеленеют геометрически безупречно расчерченные поля, разделяющие их бокажи, и шпалеры стосковавшихся по жаркому солнцу ухоженных виноградников. Вернувшись из дальних странствий, радостно защебечут у гнезд птицы, нарядная молодежь потянется на вечерние гулянья, а на лавочки выберутся степенные старики и чинные старушки.

Идиллическая картина гармонии природы и цивилизации. Однако, на сердце и на душе у зябко кутавшего шею в шерстяной вязаный шарф высокого джентльмена, было холодно и тоскливо. После завтрака в буфете, он одиноко стоял в вагонном проходе, задержавшись у окна, и почему-то не торопился заходить в уютное, пульмановское купе.

Возможно, это вид пробуждающейся природы властно поманил его взгляд. А может быть, дело было в том, что он никак не мог оторвать глаз от скрывающихся вдали крепостных валов Меца? От развевающихся над их гранитом и бетоном на высоких флагштоках огромных германских знамен, мимо которых его дрезденский курьерский прошел не более четверти часа назад…