«O sole, o sole mio sta ‘nfronte a te, sta ‘nfronte a te», – я мурлыкал под нос любимую неаполитанскую песню мамы. Да, она сильно огорчилась, когда я, после того как меня приняли в Московскую консерваторию, решил сначала отдать долг Родине. Попал я к вертолетчикам, но к самим вертолетам меня, как и прочих срочников, не подпускали – как в том анекдоте, «руками ничего не трогать, кормить собак», – то есть делать всю подсобную работу. Я решил, что не хочу быть певцом, а хочу быть авиатором. И именно вертолетчиком, хотя мой отец, бывший военный летчик, ныне работающий на региональных рейсах, не считал их за настоящих летчиков.

Потом было летное училище, карьера штурмана… И вдруг, при Сердюкове, нашу часть расформировали, и мне пришлось переквалифицироваться – стыдно сказать – в приемщики; поэтому, как только контракт закончился, я покинул родные ВВС и отправился в Казань, на местный вертолетный завод, о чем ни разу не пожалел. Хотя петь любил, но только для друзей. Особенно противоположного пола.

И мало кто знает, что «О соле мио» – это не про то солнце, что на небе, а про лицо той женщины, которую ты любишь. Для Коли Семенова это однозначно его Ода – достаточно взглянуть, как она на него смотрит, а он на нее… А вот у меня такого солнышка нет.

Хотя было, что уж там скрывать. В Казани я познакомился с Гулей, студенткой из местного университета. Умница и просто красавица… Назначили день свадьбы, и однажды Гуля мне рассказала, что ходила креститься, несмотря на противодействие семьи – она решила, что мы будем венчаться в церкви. До свадьбы оставалось менее двух месяцев, как вдруг меня пригласили на свадьбу сослуживца. Гуля со мной не пошла – на следующее утро у нее был экзамен. Увы…

Я обычно пью мало и редко. А тут словно что-то со мной случилось – провал в памяти, дым коромыслом, чьи-то объятия и мокрые губы. Проснулся я в чужой постели в обнимку с подругой невесты. Был я абсолютно голый, а мою шею украшали багровые засосы. Чем мы занимались ночью, было ясно сразу, причем дама была из тех, про которых говорят – «столько я не выпью». А я, получается, выпил столько…

С трудом выпростав из-под объемистого тела свою руку (к счастью, моя ночная подруга продолжала дрыхнуть), я наспех оделся и побежал к себе. И надо же такому случиться – я наткнулся на Гулю, которая как раз шла на экзамен. Увидев меня во всей красе – с засосами и в рубашке, измазанной соусом и помадой, застегнутой не на те пуговицы, она охнула, а потом спросила меня: