Мне стало обидно, и я заплакал. Я ещё не знал, что это был мой брат Жорка.

- Сам ты!.. – рассердился отец.

- Мам!.. – пожаловался мальчишка.

- Конечно, урод, - согласилась мать, - весь в отца!

- Не психуй! – отозвался отец, - Поехали домой.

Пока мы ехали, я успел поспать, разбудили меня громкие голоса, в нос шибанула какая-то вонь.

- Первый тост за новорожденного! – кричали громкие голоса. – Покажите нам пацана!

- Да смотрите! – меня качали и трясли, пока я не разорался.

- Во, голосина! – восторгались голоса, - Как у Решилы!

- Ладно, Любка, отдай Саньку Лизоньке,… куда водку хватаешь?! Тебе можно только пиво! Тебе ещё ребёнка кормить!

- Сам корми! – дерзко отвечала Любка, - И так столько терпела!

- Потерпишь ещё! – ласково сказал отец. От этого ласкового голоса даже мне стало страшно, а за столом воцарилась мёртвая тишина.

- Ладно, Дим, прости, - пробормотала мать, - сам знаешь, тяжело было…

- Такая ваша доля, Любка, прощаю в этот радостный день, но ещё раз узнаю, что наркотой балуешься, не жалуйся. Поняла?

- Да поняла я… - мать отнесла меня куда-то, где было, не так шумно, приложила к груди.

Когда я наелся, мать сказала:

- Вот Лизка, твой братик, сейчас принесу пелёнки, он уже мокрый, перепеленаешь, и смотри у меня!

Так за моё воспитание взялась маленькая девочка. Ни разу я не слышал от неё грубого слова, мне кажется, она полюбила меня, как только взяла на руки. Сама купала, а потом, когда мать отказалась кормить, поила молоком, или кефиром, не помню, из бутылочки. Конечно, я болел, и Лиз носила меня всю ночь на руках, чтобы я своим плачем не разбудил пьяную мать. Когда отец уходил на дело, мать не отказывала себе в таком удовольствии.

Если отец возвращался внезапно, нещадно колотил её, и, чтобы не слышать их воплей, Лизонька уносила меня в сарайку, которую называли летней кухней. Там старший брат растапливал печку, и мы коротали в уютном тепле ночь. Спали все вместе на широкой кровати. Лиз шептала мне ласковые слова, целовала меня в щёчки, в шишки на лбу, называя красавчиком.

- Нашла красавчика! – возмущался Жорка, - Такой уродец!