Обернувшись по направлению взгляда, Он увидел ту самую пару, которая накануне сбила бомбардировщик. Набирая высоту, они приближались с запада. — «Интересно, а на каком языке это мы разговариваем. Неужто на немецком? Не может быть. Но думаю-то я по-русски, хотя. Надписи, да здесь были надписи, которые я читал. Черт, все на немецком. Авиагоризонт, альтиметр, шасси, закрылки… Латиница. Что со мной происходит? Что это за бредовый сон? Наркотиками я не балуюсь, а то, что мы с Валеркой три дня назад, так ведь это ерунда. Всего-навсего травы курнули. Думай, думай. Вчера вечером меня Тимофеевич на кухне угощал. Да нет, о чем это я? От его бормотухи ничего, кроме зверской головной боли, у меня никогда не было…»

— Карл, ты что, опять бредишь?

— Что значит опять?

Звук в наушниках периодически пропадал.

— Пять километров, я не смогу, я не прыгну.

— Я, что, это все вслух говорил?

— Думаю, что да, потому что если это были мысли, то их слышала вся округа на нашей частоте. Шеф уже близко, соберись. И мой тебе совет, пристегни ремень да закрой фонарь, пока тебя окончательно не выдуло из кабины.

— Какой фонарь?

— Стеклышко, стеклышко. Там над головой есть красная пимпочка, потяни ее на себя.

— А-а-а!

— Ага.

С фонарем проблем не возникло, а вот ремень доставил уйму неприятностей. Лямки разлетелись в разные стороны, из-за чего пришлось искать их по всей кабине на ощупь. Но после недолгой заминки и с этой напастью удалось справиться.

— «Третий», «Третий» — это «Первый». Что с вами? Доложите обстановку. «Третий», почему вы не отвечаете? Прием?

— Карл, это он к тебе обращается. Скажи что-нибудь.

— Со мной все в порядке, — с перепугу выпалил Он.

— Вы уверены, куда вас ранило?

— Я не знаю. Руки и ноги целы. Только голова гудит, и тошнит сильно.

— До дома самолет доведете?

— Я не знаю. Наверное, не… — сильная оскомина подкатила к горлу, не дав договорить.

Оба истребителя поравнялись, и теперь все четверо шли одной шеренгой.