Больной собрав последние силы потихоньку, помаленьку, стал ползти к галлюцинации, стараясь всеми способами удержать картинку в поле зрения. От напряжения в глазах пошли желто-огненные круги, тошнота подступила к горлу…
И вдруг… мираж стал приближаться…
Все ближе и ближе…
— Ещё немного, — и он почувствовал мягкую траву руками.
— Ещё маленько, — и его глаза ощутили теплые лучи яркого, солнечного света.
— Ещё чуть — чуть… — глаза сфокусировались на кирпичной, в тёмных пятнах, трепещущей над каким-то полевым цветком бабочке.
— Ещё чуть — чуть, ещё… из последних сил…
Путник потянувшись, полностью оказался на этой приятной, зеленой траве. На этом ласковом, теплом ветерке… Он перевернулся на спину и взглянул блестящими глазами на окружающий безграничный простор, на бездонное мглистое от зноя небо, по которому высоко-высоко плыли белые и легкие, похожие на пушистые одуванчики облака…
— Господи! Как хорошо, легко, прекрасно здесь было.
Алексей лежал и нежился на летнем, золотистом солнце. Он вздыхал полной грудью приятный душистый запах полевой травы. Слушал, как довольно гудит, ползая по цветам, тяжёлый полосатый шмель. Вокруг сухо трещат кузнечики, пестрые бабочки хороводом вьются над цветками. Медовым настоем дрожит нагретый воздух. Он был настолько легкий и чистый, что казалось, будто душа пьет его из большой глубокой чаши. Боли не было. Всё тело окружала приятная, пьянящая истома. Из последних сил скиталец приподнялся, окинув взглядом, место куда попал и… потерял сознание.
* * *
— Разрешите, Иван Аркадьевич? — красивый мужской баритон раздался сквозь слегка приоткрытую дверь.
— Заходи, Самохин, — седовласый руководитель произнес голосом, похожим на скрип старого сундука. Он оторвал взгляд от документов и посмотрел на вошедшего, плотного, с хорошо развитой грудной клеткой, привыкшему к военному мундиру мужчину.
— Что у тебя? — он откинулся в кресле.