— Анафема тебе, богохульник! Тогда уж Иосиф, Михаил и Григорий. Стакан подставляй, безбожник.

Утром Слащёв проснулся сразу, в одно мгновение. Откинул к стене байковое одеяло и поставил ноги на дощатый пол. В комнате было холодно — форточка с вечера была открыта, а на улице, как-никак, середина декабря. Встал, прошёл на середину почти пустой (а что там той мебели — стол, пара стульев, платяной шкаф, да три высоких полки с книгами) комнаты и начал делать привычный утренний комплекс разминки. Пока простой, лёгкий, но до пота. Когда с раскрасневшейся кожи пошёл лёгкий пар, подошёл к умывальнику, устроенному за дощатой загородкой в углу и сунул голову под струю холодной воды. Отфыркался как конь на водопое и начал растираться широким полотенцем. Полотенце сразу напомнило об Ольге — её подарок. Но сегодня о любимой женщине вспоминалось легко и радостно, да и вообще, Андрей чувствовал в себе какое-то радостное настроение. Словно распирало изнутри чем-то приятным и давно ожидаемым. Или, как говорил в таких случаях, гораздый на язвительные сравнения Егоров — в заднем месте завозилось бодрящее шило. Оделся, проверил двумя пальцами перед зеркалом правильность расположения козырька фуражки и через коридор вышел на крыльцо дома комсостава. День обещал быть солнечным — над лесом стояли перистые облака, через которые тёмно-синее небо начинал заливать тускло-малиновый цвет зари. Пока ещё слабозаметный, но уже вполне различимый. Снега пока не было, и вместо него под ногами хрустел иней, осевший на землю за ночь. Похрустывая инеем и льдинкам, Слащёв дошёл до монастырского крыла, в котором размещались казарма и отрядная канцелярия, и распахнул дверь, которая дохнула на него застоявшимся теплом. Не успел Андрей переступить порог, как прямо из коридора раздался рёв дневального — «Дежурный по отряду на выход!». Выслушав бодрый рапорт о том, что «за ночь в расположении ничего не случилось и личный состав отдыхает», Слащёв спросил дежурившего старшину Воловича — «Ну, что, конь боевой, не застоялся?». И увидел радостную, таящую надежду, широченную улыбку — «Когда?!». Даже дневальный совершил неслыханное дело — отступил на пару шагов от тумбочки, чтобы расслышать ответ. Слащёв погрозил ему пальцем, но сказал — «Думаю, что скоро. День, два. А пока продолжайте нести службу». Даже замок в двери канцелярии щёлкнул более звонко, чем обычно, веселее, что ли. Андрей посмотрел на тёмно-коричневый эбонит телефона — «Ну же, приятель. На тебя вся надежда. Чего молчишь»?

Утренний развод, подъём флага. Доклады командиров подразделений и служб. Подробный, с личными впечатлениями и комментариями, отчёт об испытаниях полученных две недели назад металло-керамических пластинчатых кирас. И совсем не уставные, немного заумные разъяснения Термена про полученные тогда же рации малого радиуса для персональной связи — вес полтора килограмма, дальность связи два километра, десять каналов связи. Слушал внимательно, но обратил внимание, что, то один, то другой командир, нет-нет, да бросит взгляд на молчащий телефон. Словно каждому хотелось подтолкнуть эту эбонитовую хреновину — давай, звони, зараза! Когда раздался звонок, громкий и настойчивый, рука дёрнулась, норовя метнуться к трубке. Но Слащёв усилием воли остановил это движение — не положено. В напряжённой тишине дождался доклада дежурного и только после этого поднял трубку.