6.

Эта цифра была ничтожна. Она не обеспечивала потребностей страны в кадрах специалистов — однако беспрерывно плодила лишних людей, досконально разбиравшихся в делах Европы и совершенно не понимавших страны, в которой они живут. Но при этом горевших жаждой власти и желанием осчастливить весь народ разом. "И пусть никто не уйдет обиженным!"

Когда двадцать один год спустя эти фанатики дорвутся, наконец-то, до власти, благодарное отечество наградит их — за все старания — пулей в лоб или штыком в брюхо. Потому что надо ЗНАТЬ, в какой стране революцию делаешь!

И знать — что такое революция! Любая революция!

Это сейчас во Франции жизнь такая… европейская. А сто лет назад "революционная бритва" по шейкам аристократическим гуляла со свистом. Уж никак не хуже, чем шашка по золотопогонникам под Новороссийском[37] или Каховкой!

А они только блеяли баранами — "Россия, ты сошла с ума!" — и страшно удивлялись происходящему. Ведь они же как лучше хотели! Чтобы демократия… Чтобы капитализм… Чтобы — как в Европе…

А их за это — в расстрельные подвалы ЧК.

7.

Между прочим, расстреливали немного. Сравнительно, конечно.

Конечно, смерть даже и одного человека — трагедия.

А смерть семи миллионов — это вам как?

В России цари правили всегда. Сколько народ помнил, всегда была Столица, в которой на золотом троне сидел надежа-государь. Царь-батюшка. Обратили внимание на прилагательные? "Надежа". "Батюшка". Последняя надежда и отец родной — в одном флаконе. И за эти века государство и государь в России слились настолько, что стали понятием неразделимым.

Людовик с порядковым номером XIV сказал как-то, что государство — это он. Лично. Тогда его мало кто понял. И только спустя девяносто лет, когда началась Вандея, кое до кого, хотя и со скрипом, но дошло. Государь есть персонифицированный образ государства. И если государя убрать, а государство оставить…