– Видно, сегодня за вас мать молилась, герр лейтенант. – Рядом с ним присел пожилой моряк в штормовом плаще, задорно задрав шкиперскую бородку с обширной проседью.

– Почему мать? – Готфрид еле пошевелил языком, но спаситель его расслышал и хмыкнул:

– Молоды вы еще для жены, лейтенант. И в забвении, пока мы вас на борт вылавливали, свою муттер все звали. Тут вас, таких бедолаг, полный баркас, все мам зовут. Лишь двое, уже в возрасте, жен своих вспоминают. Так что лежите, герр лейтенант, через пару часов в Кале должны прибыть. А там в госпиталь попадете, война для вас закончилась.

– А мой экипаж? Вы спасли…

– Нет, лейтенант, кроме вас, никого не подобрали, и парашютов на воде не видели. Не расстраивайтесь, их, может, на другие лоханки подняли. Много их тут… Снуют туда-сюда! В проливе сейчас, как в Берлине в час пик на улице, – не протолкнуться!

«Фельзеннест»

– Мой фюрер! Я не боюсь отставки и даже раз подавал вам рапорт, но вы его не удовлетворили…

– Я думаю, господин гросс-адмирал, я совершил ошибку!

Андрей, краем глаза смотрящий за реакцией генералитета, увидел, что лица собравшихся вытянулись от удивления.

Еще бы – отрешать от должности командующего кригсмарине, когда именно от действий флота зависит успех десантной операции.

Вот только Геринг победно улыбнулся, сверкнув глазами, – толстяк явно на что-то подобное и рассчитывал.

«А это, как ни крути, хреново. Умен, собака, кое-что просчитывает махом. Сейчас, когда идет десант, от Редера мало что зависит. За пролив отвечает командование группы ОКМ, а здесь стоит адмирал Шнивинд, который давно на своего главкома клыки точит. Есть и командующий действующим флотом Лютьенс, что сейчас в Исландии шорох навести может. Вот его-то я и назначу, подхватит бразды правления. – Андрей хищно улыбнулся и мысленно поправил себя: – Как только вернется… Если вернется… И победителем, никак не меньше!»

– Я готов немедленно уйти с занимаемого поста, господин рейхсканцлер!

Редер победно задрал подбородок. Гросс-адмирал, на взгляд Андрея, был стопроцентно уверен, что фюрер даст задний ход и спустит его выходку на тормозах.

Определенные основания у него имелись, ибо есть умная мысль, что коней на переправе не меняют. Тем паче на такой, ну очень большой, от двадцати до семидесяти миль.

– Хорошо, я принимаю вашу отставку!

Несмотря на дисциплинированность, впитанную с материнским молоком и окриком фельдфебеля на плацу, среди генералитета прошло еле заметное волнение, как рябь от сильного ветра на затхлом пруду. Но все молчали, ожидая новых слов фюрера, и они тут же последовали: