Разве лишь одежда… Да, сарафаны, летники и кокошники Оксана не носила.
— Уж потерпи, миленький, — просяще произнесла она. — Един ты у нас заступник остался опосля батюшки, а я…
У меня звенело в ушах от чарующей музыки ее голоса, темнело в глазах от близости глаз. Вот только я никак не мог разобрать
Все плыло в каком-то радужном тумане.
— Неужто и впрямь так тяжко — эвон яко побледнел, — донесся приглушенный, как сквозь вату, но с нотками тревоги голос царевича. — А ежели прямо счас богу душу отдаст?
— Тогда и нашим душенькам на этом свете недолго осталось мучиться, — печально прозвенел серебряный колокольчик голоса его сестры.
Кажется, минута прошла. Я прикусил губу, постепенно приходя в себя.
Вот так, парень. Молодец. Уже гораздо лучше. Пускай частично, но мозги заработали.
Да и не время сейчас. Если стрельцы прорубят дверь, неминуемо начнется последняя в моей жизни битва — какие уж тут сантименты.
Мой голос осип, но я сумел выдавить:
— Ты будешь жить долго и счастливо, царевна, потому что иного я просто не допущу. Во всяком случае, пока я жив…
Кто ведает, что еще я наговорил бы бедной перепуганной девочке, но тут в дело вмешались бердыши, со смачным хрустом врезавшиеся в бедную дверь с той стороны.
Увы, но помешать им я был не в силах.
Или попробовать?
— Эй, стрельцы! — заорал я во всю глотку. — Слышите меня?!
— Слышим, слышим, — невозмутимо отозвались с той стороны и насмешливо осведомились: — А ты нас?
И вновь сразу два топора или секиры врубились в дерево.
«От души наяривают парни», — невольно восхитился я их мастерством, глядя на первую трещину, появившуюся с нашей стороны в крепкой дубовой двери.