Шотландец поднял голову и, глядя прямо на меня, твердо повторил:

– Повинен смерти за расхищение государевой казны.

Странно, но обиды не было. Скорее удивление.

Зря ты так, парень. Тебе ж потом не отмыться, как бы ты себя ни убеждал, что ты прав.

И было еще одно чувство – облегчения.

Да-да, именно оно.

Признаться, мне до этого момента все равно было перед ним чуточку неловко. Вроде бы и царевна ему ничего не обещала, и отец ее видов на Дугласа никогда не имел, и я тоже не клялся, что между ними не встану, да и любви она, оказывается, к нему никогда не испытывала.

Помнится, когда рассказывала о мизинце, который сунула сквозь решетку, так с досадой добавила: «И губы у него какие-то мокрые. Весь перст обслюнявил».

Красноречивый штрих. О том, кто хотя бы нравится, так никогда не скажут.

И все же, и все же…

Нет, объективно рассуждая, понять Квентина я мог. Взыграло у парня ретивое, тем более что ревнив он до умопомрачения – помню. К тому же неизвестно, что ему наобещал Дмитрий. Наобещал и наговорил, в том числе про то, что якобы я потому и украл царевну, что имел на нее определенные виды.

Более того, кое в чем он был прав. Как ни крути, но я сорвался, ибо был больше не в силах держать себя в узде и таиться. Чего уж скрывать – все мое поведение на струге, начиная с первого вечера, пускай косвенно, но было направлено именно на…

Нет, я тогда еще пытался мысленно оправдаться тем, что раз мне поручили развлечь загрустившую царевну, то обязан постараться как следует. Только поэтому я и пою о любви, ведь всякие там мужественные песни о боях и сражениях – это не то, что ей нужно, да и нечестно получается – для ратников пожалуйста, а для нее…

Словом, уболтать себя у меня кое-как вышло, но в глубине души я чувствовал, что попросту вру себе, причем не особо стесняясь, то есть весьма грубо, а на самом деле…

Впрочем, понять – это одно, а вот простить… Как бы то ни было, с друзьями так, как Дуглас, все равно поступать нельзя.

Зато теперь у меня словно камень с души: раз – и отрезало. Квиты мы, так что прощай, друг – теперь уже, увы, бывший.

А князь Хворостинин хоть и не понял, в чем дело, зато почуял сразу. На лавке места в избытке, а он придвинулся аж вплотную к Басманову, отодвинувшись подальше от шотландца. Остается только возгордиться, что наши отечественные поэты оказались куда порядочнее иноземных.

Хоть и плохое утешение, но все лучше, чем никакое.

Ладно, раз тут все ясно, пришла пора призадуматься, как выбраться из этих застенков без посторонней помощи. Один раз у меня не вышло, но ведь и у Дмитрия тоже не вот вдруг получилось отправить меня на плаху, как хотелось, то есть чужими руками.