– Таня, подожди нас здесь, – прошу девятиклассницу, – мы сами разберемся. Все будет нормально.

Девчонка хочет что-то сказать, открывает рот, но потом передумывает.

– Хорошо, – кивает она, – только я вот тут стоять буду и с места не сдвинусь, пока вы оттуда не выйдете.

Передаю руку ребенка Ване, вдыхаю, настраиваясь на боевой ритм, и резко рву закрытую дверь на себя. Разбухшая от времени и влаги древесина противно стонет, соприкасаясь с плиткой.

Быстрым шагом захожу в туалет. Грязный заплеванный пол со свежими сплющенными окурками. Лесенко и Поляков с перекошенным испугом лицами вскакивают с подоконника. В их пальцах тлеют горящие огоньки сигарет. Стоящий ко мне спиной Недельский оборачивается, пряча руку с папиросой «Беломорканала» за спину.

– Шелестов? – вырывается у него. Лесенко и Поляков, узнав меня, расслабляются. На их лицах появляются наглые ухмылки.

Вперед выходят Ваня с Мишей.

– Ну-ка, Михаил, расскажи, что тут происходило, – поворачиваюсь к малышу.

Я в туалет зашел, а тут эти, – шмыгает носом ребенок, – курят.

Школьник замолкает. Под наглыми взглядами сявок он съеживается и опускает голову, рассматривая поцарапанную плитку на полу.

Поднимаю ладонью его подбородок:

– Миша, не бойся, говори, как есть, мы разберемся.

– Они спрашивают: «Деньги есть?» – хмуро бубнит парень, – а я им: «Нету». Вот этот, – палец школьника утыкается в улыбающегося Недельского, – говорит: «Не ври, выворачивай карманы, мелкота». Я отказался.

Паренек замолчал.

– Продолжай, Миша, не робей, – подбадривает его Ваня.

– Ну он меня того, ударил, нос разбил, – на последней фразе голос ребенка дрогнул, – карманы вывернули, тридцать копеек забрали.

– Понятно, – мой голос холоден как лед.

– Ну, и чего ты нам сделаешь? – улыбается Недельский. – В ментовку побежишь?

Дверь снова с протяжным скрежетом распахивается, и ухмылка с физиономии Антона пропадает. За моими плечами вырастают внушительные фигуры Мансурова и Смирнова. Сзади маячит веснушчатое лицо запыхавшегося Пашки, подпершего спиной захлопнувшуюся дверь.

– Нет. Не побегу, – усмехаюсь я. – Зачем? Сами вас воспитывать будем.