– Кровью окрашивать будешь? – интересуюсь я.

– Как завещал Всеотец. Иначе и не подействует. – Сбрасывает стружки в небольшой костерок и, подержав в нем лезвие ножа, проводит острым металлом по левой руке чуть ниже локтя. Стряхивает кровавые капли на дощечку, растирает по вырезанным знакам. Аптечку гренландец заранее открыл, мне остается лишь смазать порез йодом и помочь забинтовать.

Качаю головой.

– Ты и правда думаешь, что подействует?

Ингольв пристраивает дощечку в нагрудный подсумок, аккуратно повернув окровавленными рунами наружу.

– Когда-то в Анголе я познакомился со старым ветераном, начинал он в Катанге и с тех пор в тылу не отсиживался. Сам-то Руперт африканер, а отец его имел какое-то отношение к «Аненербе»… слышал такое? – киваю, – ну вот, и с той еще войны отец привез рунический амулет, который отдал сыну, когда тот подался в наемники. И вот рассказывал Руперт, как-то их взвод накрыли из минометов, все бойцы в мясо; а он встает, одежда вся в клочья, на груди болтается шнурок без креста – и подаренный отцом амулет. И ни царапины, в голове только шумит немного… полуголый выбрался к своим, даже ни один комар не покусал.

– Бывает, – не могу не согласиться я. – Слышал подобные истории и о наших бойцах в разных обстоятельствах, правда, без амулетов «Аненербе».

– Я к этому подхожу проще, – ответствует гренландец. – Подействует, хорошо, а нет, в Вальхалле спрошу у самого Одина.

Да уж. Представляю я себе этот разговор…

Поворачиваюсь к бойнице-окну, смотрю на дорогу. О, кажется, кто-то едет. По времени – пора бы явиться сеньору Антонио, и так против обещанных двух часов чуть подзапоздал…

Выхожу к воротам, карабин при себе «в предбоевой», но не далее. У ворот по-прежнему скучает троица охранников, «Раммштайн» у них сменился другим, незнакомым мне металлом. Мое появление замечают, обмениваются какими-то репликами, потом один вылезает из немецкого внедорожника наружу, осматриваясь, привстает на цыпочки, – можно подумать, ему родных двух метров росту мало, – и поспешно ныряет обратно, что-то говоря другим. Ага, поняли, что босс уже близко. Музыку тут же выключают, и вообще изображают бдительное несение караульной службы.

Знакомый белый «субурбан», в сопровождении того же «геленда». Янес выходит из «шеви», опираясь на трость, рядом с ним заботливо шагает охранник, большой и широкий, этакий тяжеловес-вольник, в руке брифкейс – поменьше «дипломата», но побольше барсетки. Оба движутся к шлагбауму.

– Еще раз добрый вам день, сеньор Антонио, – светски приподнимаю панаму. – Все как договаривались?