– Да… а ты откуда знаешь?

– Литеры, которые у тебя на крестовине меча выбиты и на седле выжжены, разные, а должны быть одинаковыми.

– Неужто заметил? – удивился Арсений. – А ты чего ж не предупредил?

– Бесполезно. Где бы вы нашли нужные мечи, седла, шлемы, сбрую? Думал, что не заметят. Да наверняка сразу и не заметили – наверно, вы в чем-то другом себя неправильно повели, а тогда уж он приглядываться и начал.

– Эй, ты! – Арсений тряхнул лежавшего поперек конской холки мужика. – Так, что ли?

– Не ведаю, о чем толкуешь, воевода! – заныл мужик. – Не подавал я никаких знаков!

– Ну, как знаешь… – вроде бы примирительно произнес Арсений и, взмахнув рукой, обрушил латный кулак на затылок старосты.

Мужик даже не вскрикнул – обвис тряпичной куклой, а когда ратник сбросил его в дорожную пыль, остался лежать в такой позе, что никаких сомнений не осталось – покойник. Мишка обернулся, чтобы проследить за отроками, но те разобрались в ситуации сами: дважды щелкнули кнуты, им дважды отозвались крики боли, все возницы сгорбились на передках телег, испуганно втянув головы в плечи.

– Рысью! – скомандовал десятник Егор. – Герасим, вперед, показывай дорогу! Шевелись, шевелись!

Герасим выскочил вперед, но через некоторое время принялся оглядываться на Мишку, словно хотел что-то сказать ему или о чем-то спросить. В очередной раз оглядев караван из трех десятков телег, Мишка убедился, что все вроде бы в порядке, и догнал Герасима.

– Боярич, зачем же он так… насмерть? Вреда же никакого от старосты не было бы.

– Война, брат Герасим. Был вред или не было, мы этого не знаем, а вот то, что он вред нанести пытался – очевидно. Если он понимал, что рискует, значит, шел на это сознательно, а если не понимал – дурак. Тех, кто рискует, на войне убивают… часто, а дураков – почти всегда. Он, случаем, не из наших был, не из христиан?

– Нет, боярич, а вот среди садоводов наши есть, как бы беды не случилось…

– Народу там много?

– Меньше сотни – одиннадцать семей. Девять семей работников, семья садовода и семья винодела. Так вот, семья садовода и одна семья работников – наши, православные.

– А винодел?

– А он вообще чужак – валах, что ли… или как-то так. Волосом черен, нос как у ворона… чужак, одним словом. Боярич, ты бы сказал десятнику, чтобы помягче как-то, что ли. Хорошие люди там, я их знаю всех.

Что-то такое особенное проскочило в голосе Герасима, что-то не то в интонации, не то в едва заметной паузе перед словом «всех».

– Ну-ка, ну-ка, – Мишка слегка наклонился вперед и заглянул Герасиму в лицо, – все люди хорошие или все-таки кто-то лучше других? И не дева ли это, случайно, ясноглазая да ликом пригожая?