Да и Верка огоньку добавила: сидя рядом со своим Макаром и глядя на враз похорошевших девок, слушая их звонкое пение, она наконец не выдержала, толкнула мужа локтем в бок и провозгласила во всеуслышание:

– Ну, Макар, поня-я-ятно теперя, чо ты меня назад-то чуть не спровадил! Вона тут какие девки молодые да справные! Глаза небось разбегаются? Гляди у меня! А то я тоже вот не растеряюсь – отроков-то еще больше! Не все, чай, Просдоке, глядишь, и мне наставник Алексей парочку подгонит… Как, Алексей? Не обидишь честную жену? – обернулась она к старшему наставнику под смешки окружающих.

– Э-э, нет, Вер, ты что? – усмехнулся тот в ответ, подкручивая ус. – Мало мне их от Макара спасать, так что я потом с глухим десятком делать буду?

– Почему с десятком, да еще с глухим? – опешила Верка.

– Да потому что меньшими силами им с тобой не управиться, а после тебя они не то что мои команды – трубы иерихонские не услышат, – разъяснил Алексей под грянувший в ответ на его слова общий хохот.

Верка, весьма польщенная «десятком», смеялась от души, привалившись к Макару, который тоже в обиде не остался. Словом, веселье было в самом разгаре, когда Алексей, глянув на небо, поднялся и скомандовал, легко покрывая голосом мальчишеский смех:

– Пока не оглохли, слушай мою команду! Встать! По десяткам строиться! Урядники, развести десятки!

Девки с наставницами поспешили к девичьей переодеваться: пора было идти к Плаве караваи печь. Женщины загодя собрали обереги у взрослых мужей, назначенных сопровождать отроков. Так уж повелось – всяк свой оберег, полученный при выходе в первый бой, сам хранил, и каждый раз жена или еще какая родня непременно запекала его в провожальный каравай. Потерять его считалось дурным знаком, и второй, приготовленный на замену, уже не имел той спасительной силы. Вот у Андрея как раз такой замененный оберег был – свой первый, матушкой ему даденный, он потерял, когда рану в горло получил; без памяти его тогда с поля боя вынесли.

Анна не стала говорить этого Арине – и без того опасалась, как бы та не нарушила заведенные здесь порядки и не принялась голосить по уезжавшим, либо не удумала пасть Андрею на грудь с рыданиями, как делали иные туровские купчихи, провожая мужей. Заранее предупредила ее, что нельзя слез лить в дорогу. Та кивнула, что поняла, да, впрочем, и не похоже было, что собиралась, но какими взглядами с Андреем обменялась, когда он ей свой оберег передавал! Анна пожалела, что по обычаю нельзя сейчас тихонько в сторону уйти и прочих увести, чтоб эти двое, наконец, хоть о чем-то могли договориться – в эту ночь воинам положено спать, а не разговоры разговаривать, и нельзя этот зарок нарушать.