– Вер, а что это ты про чудные дела в крепости сказала? – не желая в который выслушивать про надоевшую всем до полусмерти Веркину злосчастную родню, Вея вернулась к началу разговора.
– Ну так я и говорю: в Ратном-то и слыхом не слыхивали, чтоб бабы так сумерничали, не заведены у нас такие вот бабьи посиделки, так ведь? – ожидая подтверждения, Верка требовательно уставилась на Ульяну, и той ничего не оставалось делать, как кивнуть. – Это пока в девках, с подружками собираются. Ну, они по молодости все больше хихикают да песни поют, с парнями перемигиваются. А как вышла замуж – все, отрезало. Каждая своими заботами занята, в своем доме хлопочет… Свои беды избывает… Добродея жива была – все видела, про всех знала. И помогала многим – ее ведь даже мужи слушались. А сейчас… – махнув с досады рукой, в которой была зажата кружка, разошедшаяся баба выплеснула недопитый взвар. Ладно хоть, ни на кого не попала, только пол забрызгала. Ойкнула и виновато глянула на Плаву. Та только хмыкнула:
– Хорошо, не горшок держишь. Потом вытрешь, перед уходом, сейчас договаривай уж.
Арина невольно закусила губу при упоминании Добродеи. Хоть и понимала, что права Настена – за всю общину Добродея переживала, но одно дело умом понимать, а другое, когда оно вот так тебя касается… Михайла-то тоже ей про отца Геронтия объяснил, что он о благе Дубравного пекся, но любить она попа больше не стала. Вот и Добродею эту их – тоже.
От этих раздумий Арину отвлекла Вея.
– Про вашу Добродею мне много рассказывали, только я и другое слышала, – подмигнула она Верке. – Говорят, ты вместо нее однажды…
– А-а, да, было дело… Ой, да ну ее, от греха подальше! – Верка отставила кружку, утвердила локти на столе, подперла кулаками подбородок и приподняла брови в изумлении. – Знаете, бабоньки, вспоминаю и сама себе не верю. Чтобы я да с Варькой заодно? А ведь случилось же! Чудны дела твои, Господи!
– С Варварой? С той самой, которая на меня тогда у лавки?.. – Арина удивилась не меньше рассказчицы. – Ты же говорила вроде, что вы с ней не ладите?