– О десятнике можно и не заикаться. Сам знаешь.

– Заикаться и не надо, – хмыкнул Лука. – Заикаться начнешь, когда на смотру сотник с твоих ратников горсть вшей соберет.

– С моих? – взвился Рябой. – Это когда такое было?! Блоха с псины какой приблудной разве что перескочит! Ты, Лука, того…Титька воробьиная!

– Ну, все, все! – довольный удавшейся подначкой, согласился рыжий десятник. – Никто про твоих и не говорит. Но Корней, сам знаешь, и без вшей кого угодно заикаться заставит, если надумает.

Только тут Лука, наконец, обернулся к Ведене и запнулся на полуслове, как будто наговорил при сопляке лишнего, но тут же махнул рукой:

– Да ладно, тебе тоже знать надо, на какую дорожку ступаешь, – кивнул он затаившему дыхание отроку и снова повернулся к Рябому. – Так чего ты там про «заикаться» начал говорить?

– Десятник завсегда знать должен… – Рябой замялся.

– Именно что! – Лука словно только этого и ждал. – Он должен понимать, что за ним стоят сотня и воинские законы. Не вместо него, а с ним вместе. И остальные десятники, и сотник его дела за него не переделают, но помогут, где ему самому или невместно, или одному не справиться. А ежели по-другому было бы поставлено, так в десятники одни дуроломы с пудовыми кулаками и выбивались бы.

– У тех же татей так оно и есть, – согласился его собеседник, от которого, судя по всему, иного сейчас и не требовалось.

– О! Правильно говоришь, Леха! Жалко, что мало – как долги отдаешь! – хохотнул Лука. – Но вообще-то ты верно сказал: это у татей, кто зубастей, тот и голова, а в дружине во главе всего – непререкаемый воинский закон. И закон этот как раз на десятниках и держится: мы и стражи его, и основа. И сами его блюсти должны, и с ратников своих спрашивать без жалости. Во всем, а не только в воинском умении. Нам и самим приходится удаль показывать, и зубы дурню при необходимости пересчитать. Иначе всем беда.

– Это да. Законы-то, они тоже… – покрутил пальцами в воздухе Рябой. – Коли десятник сам жидковат.

– В самый корень зришь! – снова подхватил Лука. – Если нет у десятника веры в себя, в свое право повелевать воинами, ему и законы без пользы. Конечно, всяко бывает, десятник тоже человек, только вот знать об этом никому не следует. Никому – и ему самому тоже!

– И как это? – такой выверт собеседника, похоже, Алексея озадачил.

– А как у тебя на Палицком поле. Забыл, как ты тогда два десятка пинских ратников в помощь сотне повел? И ведь пошли! Конечно, их десятники к тому времени погибли, были бы живы – другой разговор. Но ведь пошли же ратники за тобой! Как вот ты тогда смог? Так уверен был?