– Пёс с ним. Лучше скажи, как глубоко пуля прошла. Ливер цел?

– Так не вошла она в тело-то, – усмехнулся кузнец. – О пряжку расплющилась, да в рёбра её и вдавила. Дыхалку тебе отшибла правда сильно, да рёбра поломала. Да ещё помогло, что у паскудника этого пистоль жилетного размера был. Из такого далее чем на двадцать шагов и не стрельнёшь. А промеж вас чуток помене было, – продолжал пояснять мастер, от избытка чувств размахивая руками.

«Так, – кивая и мысленно инспектируя организм, думал Матвей, припоминая форму и размер своей перевязи для метательных ножей. – Пряжка от неё у меня под правой лопаткой как раз и находилась, но сантиметрах в пяти от позвоночника. Выходит, мне и вправду крепко повезло. Возьми он чуть левее, и всё. Привет горячий. В лучшем случае. В худшем, полный инвалид на всю оставшуюся жизнь. Блин, как бы проверить, что у меня вообще с организмом? Шевелиться откровенно страшно. После такого удара, да ещё и перевозок на местном транспорте, и вправду можно на четыре кости перебраться. Не хотелось бы на костылях остаток дней шкандыбать».

– Ты чего примолк-то, сынок? – тихо спросила Настасья, тронув его за плечо. – Болит чего? Может, ещё водички принесть?

– Ага, давай, – поспешил согласиться Матвей. – Попью, да посплю, пожалуй, – вздохнул он, сообразив, что ни к какой работе пока не готов.

– Ага, ты это, отдыхай пока, сын, – кивнув, как-то поспешно робко согласился Григорий.

– Ты чего, бать? – не понял парень такой его реакции.

– Так это… Ну, как бы…

– Да чего ты мнёшься? Говори как есть, бать, – потребовал Матвей, внутренне холодея от возможных новостей.

После случившегося ожидать можно было чего угодно. Но всё оказалось куда прозаичнее. Откашлявшись, Григорий медленно отступил на середину хаты и, сняв кубанку, глубоко, в пояс поклонился, чуть подрагивающим голосом произнеся:

– Спаси Христос, сын. Что не посрамил чести казацкой и не убоялся мать собой закрыть. Ты ведь не просто мать свою спас. Ты и мне жизнь сохранил. Без неё и мне не жить.

– Господь с тобой, батя, – сглатывая подступивший к горлу ком, прохрипел Матвей разом пересохшей глоткой. – Это ж мамка моя. Как же я мог не защитить? Я ж тогда самого себя бы проклял.

– Господь с тобой, сынок! Что ж ты такое несёшь?! – вылетая из кухни, тут же затараторила Настасья. – А ты, отец, и вовсе ума лишился, – напустилась она на мужа. – До такого греха додумался. Где это видано, чтоб казак родовой себя сам жизни лишал?!

– Не было б греха, Настюша, – грустно улыбнулся кузнец. – От тоски бы сдох, на могилке твоей, как тот пёс. Сама знаешь, мы с тобой не просто венчаны. Нас с тобой судьба свела.